Внимание: неверный муж!

– Ничего. Просто хотел узнать, как мы тут. Не поругались ли, не подрались… Ты поешь! Если не ради себя, то ради Ваньки поешь. Хороша ты будешь, представ перед ним в таком-то виде!

Мачеха вздрогнула при имени своего сына. Послушно пододвинула к себе тарелку с овсянкой и принялась ковырять ее затянувшиеся пленкой края чайной ложечкой. Ася потянула с тарелки кусочек сыра и, сунув его в рот, стала жевать, совсем не чувствуя вкуса. Сашка пила третью чашку кофе, не отрывая взгляда от накрахмаленной скатерти в изящных незабудках.

В приоткрытую створку пластикового окна приятно тянуло свежестью и теплом. Тонкий капрон занавески шевелил складками от легкого сквозняка. Яркий солнечный свет заливал огромную кухню, отражаясь в серебре коллекционного сервиза и стеклах дорогих шкафов. Все было богато и со вкусом подогнано под один стиль. Стиль Асиной мачехи, который, как оказалось, ей, Асе, тоже нравится.

Налив себе кофе из блестящего кофейника, Ася всыпала в чашку две ложечки сахара и неспешно принялась размешивать. Она почти физически ощущала, как в бесполезную пустоту уходит время. Неумолимо, безжалостно утекает, как вода сквозь пальцы. Они сидят на красивой, залитой солнечным светом кухне, завтракают и молчат. А время скачет, с каждой секундой отсекая надежду на то, что все утрясется само собой и наладится как-нибудь без их усилий. Да ничего не наладится! Ничего! И Ленька – ее бессовестный, беспринципный муж – сейчас в беде. И Ванька в беде – ее старший сводный брат, который оказался и не братом вовсе, а безнадежно влюбленным и изнывающим от горя мужиком. Вот чертовщина, а…

– Все! – отставила Ася пустую чашку и поднялась из-за стола. – Нам пора. Александра, собирайся.

– Как… Как пора? – Взгляд мачехи заметался по кухне и вдруг с немой мольбой остановился на Асе. – Девочки, не бросайте меня! Я тут с ума сойду от ожидания и неизвестности. Мне плохо одной. А Ваня… Ванечка мой… Мальчик мой так и не позвонил! А я совсем одна…

И она снова заплакала. Заплакала молча, не опуская умоляющего взгляда и лишь время от времени слизывая с верхней губы слезы.

Ася оторопела от неожиданности. Никогда прежде она не слышала, чтобы мачеха ее о чем-то просила. Нет, она просила ее быть благоразумнее, не делать того или другого, не гулять с тем-то или с тем-то. Но чтобы просить что-то для себя, а тем более умолять со слезами!.. Нет, такое случилось впервые. И впервые за все эти годы Ася вдруг увидела в ней не высокомерную светскую львицу, чрезмерно пекущуюся не об истинном состоянии вещей, а об их внешнем лоске, а обыкновенную сломленную горем бабу, которой тоже может быть больно, может быть и одиноко, и страшно. И никакие деньги, связи и положение не способны были изменить хоть что-то. Да она и не помнила, наверное, в настоящий момент ни о своей фирме, ни о многочисленных перенасыщенных счетах. Она ничего этого не помнила – она просто страдала.

– Все будет хорошо, – пообещала ей Ася и тут же, не отдавая отчета своим действиям, склонилась к ее щеке, погладила по волосам, как та ее гладила совсем недавно. Потом коротко поцеловала в висок и еле слышно прошептала: – Все будет хорошо… ма… вот увидишь.

И тут же почти бегом выскочила из кухни. Сорвала с вешалки свою куртку, распахнула дверь квартиры и помчалась вниз по лестнице, совсем забыв про лифт и безнадежно отставшую на своих высоких каблуках подругу. Ася летела вниз, перепрыгивая ступеньки и почти не видя их, а в груди все пекло и щемило. Будто кто-то всыпал туда горячих углей и ворошил их теперь старой кочергой. Такой же старой и надломленной, как ее застаревшее сиротство…

Опомнилась она уже возле своей машины. Привалилась спиной к дверце, подставила лицо солнцу и крепко зажмурила глаза. Не нужно было, чтобы Сашка видела ее слезы. Совсем не нужно. Она станет приставать, а объяснять было нечего. Интересно, слышала Александра или нет, как Ася назвала мачеху? Вряд ли. Она ведь еле слышно шепнула ей это слово почти в самое ухо. Мачеха и сама вряд ли разобрала сквозь слезы. Хорошо бы, если так… И с чего это ей вдруг приспичило называть ее мамой? Что это на нее накатило? Жалко сделалось? Наверное… Ну и ладно, назвала так назвала. Убыть-то от нее уж точно не убыло. А то что это за вечные местоимения дурацкие? Как не в семье, в самом деле…

Ванька был бы счастлив, неожиданно подумалось Асе. И подумалось как-то странно: с теплом и удовлетворением. Словно ей только и дела было, что жить ради его похвалы и одобрительных ухмылок. Неужели и в самом деле ей это так важно? Ну, чтобы он похвалил ее… Не ругался, не опекал, не качал головой со снисходительным укором, а просто незатейливо похвалил.

Ох, Ванька, Ванечка… Как же все это так случилось? Ну что вот ей теперь со всем этим делать? Что?

– Ты совсем рехнулась, да?! – накинулась на нее Александра и подбежала к машине. – Чего, как антилопа, ускакала? Что ты ей такого сказала, что она тут же заревела в голос и голову руками обхватила?