Вниз по реке

Но отец отказался стрелять. Опустил винтовку, и я увидел заполнившие его глаза слезы. Шепнул мне, что что-то изменилось. Что он не может. «Белый олень – это знак», – сказал он, и я понял, что он говорит о моей матери. И все же зверь был уже и у меня на прицеле. Я крепко закусил губу, слегка выдохнул и ощутил на себе взгляд отца. Тот разок качнул головой и одними губами произнес: «Нет».

Но я выстрелил.

И промазал.

Отец забрал винтовку у меня из рук и положил мне ладонь на плечо. Крепко стиснул, и мы довольно долго сидели, не двигаясь. Он думал, что я промахнулся намеренно, что в последнюю секунду тоже почему-то пришел к мысли, что жизнь – самая высшая ценность, что смерть моей матери оказала свое влияние на нас обоих.

Но это было не так. Даже близко не так.

Я хотел попасть в этого оленя. Так жутко хотел, что тряслись руки.

И это испортило выстрел.

Я еще раз посмотрел на фотографию. В тот день, когда она была снята, мне было всего девять лет, и мою мать совсем недавно зарыли в землю. Старик думал, что самое страшное уже позади, что этот день в лесу был для нас первым шагом, признаком исцеления. Но я ничего не знал ни о знаках, ни о забвении. Я едва понимал, кто я сам-то такой.

Я поставил фото обратно на полку, аккуратненько выровнял. Отец думал, что тот день станет для нас началом новой жизни, и все эти годы бережно хранил этот снимок, даже не предполагая, что все это лишь огромная, гигантская ложь.

Я думал, что готов вернуться домой, но теперь был в этом далеко не уверен. Моего отца здесь не было. Вообще ничего здесь меня не ждало. И все же, повернувшись, я увидел белеющую на письменном столе страничку – лист хорошей канцелярской бумаги рядом с дорогущей бордовой авторучкой, которую однажды подарила ему моя мать. «Дорогой Адам», – было написано на нем. И больше ничего. Пустота. Интересно, как долго смотрел он на девственный лист, подумал я, и что бы написал, если б слова все-таки пришли к нему?

Оставив комнату такой же, какой ее нашел, я побрел в основную часть дома. Новые картины украсили стены, включая портрет моей сводной сестры. Ей было всего восемнадцать, когда я в последний раз ее видел, – хрупкой, совсем юной девушке, каждый день сидящей в зале суда, но все же неспособной встретиться со мной взглядом. Мы не общались с тех самых пор, как я уехал, но я не держал на нее зла. В том была в равной степени как моя вина, так и ее. Больше моя, на самом-то деле.

Теперь ей уже исполнилось двадцать три – зрелая женщина, и я опять посмотрел на ее портрет: открытая улыбка, уверенный взгляд. Такая перемена вполне могла произойти, подумал я. Наверное.

Портрет Мириам навел меня на мысли о Джейми, ее брате-близнеце. В мое отсутствие ответственность за рабочие бригады должна была целиком и полностью лечь на его плечи. Я подошел к широкой лестнице и позвал его по имени. Услышал шаги и приглушенный голос. А потом на верхней ступеньке появились ноги в носках, за которыми последовали измызганные понизу джинсы и невероятно мускулистый торс под бледными редкими волосами, торчащими вверх слипшимися пиками – явный результат использования какого-то геля. На лицо Джейми пополнел, утратил юношеские черты, но глаза ничуть не изменились, и в уголках их сразу образовались веселые морщинки, едва они остановились на мне.

– Офигеть, просто не могу поверить! – вскричал он. Голосина у него был мощный, как и он сам. – Господи, Адам, ты когда приехал?

Он слетел вниз по ступенькам, остановился и посмотрел на меня. При своем росте в шесть футов и четыре дюйма[11] Джейми теперь был потяжелей меня фунтов на сорок, причем одних только мускулов. Когда мы с ним в последний раз виделись, он был примерно моих габаритов.

– Блин, Джейми… С каких это пор ты такой кабан?

Он надул бицепс и обозрел его с явной гордостью.

– Без мышцы́ тут никуда, детка. Вроде бы и сам в курсе. Но посмотри-ка на себя! Ты-то вообще не изменился. – Он ткнул пальцем в мою физиономию. – Кто-то тебе уже хорошенько навалял, вижу, но в остальном ты мог бы заглянуть сюда еще вчера.

Я машинально потрогал швы.

– Местные постарались? – поинтересовался Джейми.

– Зебьюлон Фэйт.

– Этот старый козел?

– И два его кореша.

– Фигасе!

Я протянул руку.

– Рад повидаться, Джейми.

Его ручища поглотила мою.

– Да на хер все эти темы! – отозвался Джейми и заключил меня в медвежьи объятия, оказавшиеся лишь процентов на десять менее болезненными, чем могучие хлопки по спине. – По пивку? – спросил он, махнув в сторону кухни.

– А у тебя есть время?

– Кой смысл быть боссом, если нельзя посидеть в теньке и выпить пивка с собственным братцем? Верно говорю?

Я подумал, не стоит ли промолчать, но из головы по-прежнему не шли мигранты, жарящиеся под палящим солнцем.

– По-моему, кое-кому сейчас надо быть в поле с работягами.

– Да я всего на часок отъехал! Ничего там с ними не сделается.

– Они ведь полностью на твоей…

Джейми тяжело опустил руку мне на плечо.