Вниз по реке

Понадобилось десять минут, чтобы принять душ, побриться и переодеться в чистое. Едва я переступил порог, выходя на улицу, как горячий воздух плотно принял меня в свои объятия, словно расплавленный воск. Солнце уже придавливало деревья на противоположной стороне дороги, мягким бесформенным комком расплющиваясь о мир. Я закрыл и запер за собой дверь, а когда опять повернулся, то почти одновременно заметил две вещи. Зебьюлон Фэйт стоял, прислонившись к стене конторы мотеля и скрестив руки на груди. Рядом ошивались еще два каких-то жлоба чуть постарше меня – с широкими плечами и откровенно ехидными улыбочками. Это было первое, что я заметил. Вторым была моя машина. Вернее, большие буквы, глубоко выцарапанные на пыльном капоте.

«Убивец».

Единственное слово, в два фута длиной как минимум.

Вот тебе и надежда…

На физиономии старика тоже прорезалась улыбочка, и он буквально протолкал сквозь нее слова.

– Два каких-то гопника, – сообщил он. – Вон туда побежали…

Фэйт-старший ткнул рукой через пустую улицу, на старую парковку придорожной закусочной, которая теперь представляла собой безбрежное море асфальта с пробивающимися кое-где кустиками травы.

– Надо же, какая неприятность, – закончил он.

Один из мужиков пихнул другого локтем. Я знал, что они видели перед собой: машину богатея с нью-йоркскими номерами, городского парня в сияющих ботинках.

Они и понятия не имели…

Я подошел к багажнику, положил в него сумку, вытащил монтировку – два фута прочного металла с баллонным ключом на конце. И двинулся через парковку, опустив тяжелую железяку к ноге.

– Зря вы это сделали, – произнес я.

– Иди в жопу, Чейз!

Они тяжело соскочили с крыльца – Зеб Фэйт посередке. Рассыпались по сторонам, ширкая подметками по спекшейся земле. Мужик справа от Фэйта был повыше остальных и выглядел испуганным, так что я сосредоточился на его дружке слева – ошибка. Удар прилетел как раз справа, и двигался этот тип на удивление быстро. Это было все равно что получить удар бейсбольной битой. Его дружок налетел на меня почти с той же быстротой. Увидел, как я обвис, и наметил апперкот, который мог запросто сломать мне челюсть. Но я взмахнул монтировкой. Она вступила в дело быстро и жестко, перехватив руку детины на полпути, и сломала ее столь моментально и чисто, что я сам подивился. Было слышно, как хрустнули кости. Он с воплем рухнул на землю.

Первый ударил меня еще раз, угодив в висок, и я замахнулся на него тоже. Металл соприкоснулся с мясистой частью его плеча. Тут подоспел и Зебьюлон Фэйт, но я опередил его, достав коротким тычком в кончик подбородка, и он тоже свалился. И тут словно кто-то выключил дневной свет. Я оказался на коленях, с затуманенным зрением, и на сей раз мне реально пришлось несладко.

Фэйт лежал на земле. Мужик со сломанной рукой – тоже. Но его дружок зря времени не терял. Я опять увидел подлетающий тяжелый башмак и замахнулся что было сил. Монтировка вошла в соприкосновение с его подбородком, и он шлепнулся в пыль. Я так и не понял, сломал ли ему что-нибудь – реально было плевать. Главное, что он тоже вырубился.

Я попытался было встать, но не держали ноги. Уперся руками в землю и тут ощутил, как надо мной встает Зебьюлон Фэйт. Дыхание пилой елозило у него в глотке, но голос его был достаточно тверд. «Сраные Чейзы!» – прохрипел он и принялся орудовать ногами. Удары сыпались один за другим. После очередного удара башмак отлетел назад уже в крови. Я уже реально лежал на земле, тщетно искал монтировку, а старик пыхтел так, будто всю ночь кому-то впердоливал и теперь никак не может кончить. Я свернулся в клубок, пытаясь спрятать лицо, и полными легкими вдохнул дорожной пыли вперемешку с мелкой щебенкой.

И тут услышал сирены.

Глава 2

Поездка в «Скорой» прошла как в тумане – двадцать минут белых перчаток, болезненных прикосновений тампона к ранам и ссадинам, толстый фельдшер с каплей пота, повисшей на носу… За матовым стеклом мелькнул красноватый отсвет мигалок, отразившихся от стены, и меня вытащили наружу. Больница сгустилась вокруг: знакомые звуки, запахи, которые мне доводилось обонять чаще, чем хотелось бы… Тот же самый потолок, что и двадцать лет назад. Ординатор с детским личиком, который меня заштопывал, ворчал при виде старых шрамов: «Что, не первый раз руки распускаешь?»

Ответ ему на самом деле не требовался, так что я держал рот на замке. Драться я начал лет в десять. Самоубийство моей матери имело к этому самое непосредственное отношение. Равно как и Дэнни Фэйт. Но с тех пор как я дрался последний раз, прошло уже порядком времени. Целых пять лет я ухитрился прожить, ни разу ни с кем не сцепившись. Никаких заводок. Никаких обидных слов. Пять лет оцепенения, и вот нате: трое на одного в первый же день после возвращения в родные края. Надо было просто сесть в машину и уехать ко всем чертям, но такая мысль даже не приходила мне в голову.

И на секунду не приходила.

Вышел я только часа через три – с облепленными пластырем ребрами, шатающимися зубами и восемнадцатью стежками хирургических швов на башке. Злой как черт. Болело все адски.