Вниз по склонам холмов

Часто им случалось находиться в дороге четыре-пять дней, обычно пешком, и Харди вел с отцом мужские разговоры.

«Почти все, что человек может оставить сыну, — говорил отец, — это то немногое, чему он сам научился в жизни, и еще, может быть, свои мысли и чувства. А как ты ими распорядишься — зависит уже только от тебя.

Когда станешь постарше мы побываем в больших городах и ты сам увидишь, что существуют и другие законы — помимо тех, по которым живешь ты. Но рано или поздно ты все равно поймешь, что лучшие принципы — это именно те, что ты установил для себя сам, которым ты сам решил следовать… А к себе человек должен быть очень строг. И все же тебе придется подчиняться законам городов. Люди не смогли бы жить вместе, не испытывай они уважения друг к другу и к правам других. Если вдуматься, все законы основаны на уважении прав других людей.

Теперь смотри: мы тратим почти все время лишь на то, чтобы выжить. Мы охотимся, строим и жнем, заготовляем на зиму дрова и стараемся засолить побольше мяса и заложить в погреб побольше овощей. Когда люди живут в городе, у них больше времени; есть время посидеть вместе и поговорить, послушать музыку и потанцевать. Но этого не получилось бы, не существуй разделения труда, и в городе каждый выполняет свою работу. Один строит, другой работает в кузнице, третий учит, четвертый проповедует, а кто-то торгует. Когда человек может так устроиться, чтобы заниматься лишь тем, что умеет лучше всего, он и сам счастливее, и дела у него идут лучше. Наверное, так и появилась цивилизация — люди собрались вместе, поделили обязанности и получили возможность общаться.

Ты молод, и потому, находясь в обществе, молчи и слушай. Говорят, дети любят подслушивать, — но они и должны это делать. Ведь это тоже способ чему-то научиться. Ты услышишь кучу глупостей, но вместе с тем — и кое-что мудрое; и ты должен научиться никого не презирать. Даже дурак способен научить тебя уберечься от глупостей, и ты никогда не знаешь, где и от кого услышишь то, что поможет тебе в работе или даже спасет жизнь».

Когда отец говорил такие вещи, Харди помалкивал и запоминал.

Ему вдруг вспомнился разговор миссис Энди и отца. «Ваш мальчик слишком серьезен, — говорила она с сомнением. — Бывает ли у него хоть когда-нибудь время поиграть?» — «У него достаточно времени, — раздраженно отвечал отец, — и я от души радуюсь, что Харди серьезный мальчик. Мы пережили здесь тяжелые времена, и он был мне товарищем и помощником. И в нем нет ни единой ленивой клеточки».

«Не стоило отцу тогда так расстраиваться, — подумал Харди. — у меня хватало времени для игр. На милю вокруг не нашлось бы дерева, на которое я не взобрался бы, и такого места, где бы я не играл в индейцев. Правда, выслеживать в лесу дичь или пытаться понять, что делали птицы или животные, изучая их следы, было еще интереснее…»

Когда отец плотничал в офицерских домах, в фортах Снеллинг или Аткинсон, Харди всегда был с ним. Он играл там с другими ребятами, но куда интереснее ему было путешествовать с отцом по лесам, питаясь подножным кормом. Харди больше всего хотелось, чтобы отец оказался здесь — сейчас, с ними, у этого очага.

Но, по крайней мере, они находились сейчас в тепле и сравнительной безопасности. Харди хорошо запомнил расположение бурелома, где набирал сушняк, и теперь смог бы найти топливо даже под снегом. Он встал, взял накидку и сказал Бетти Сью:

— Пойду посмотрю на Биг Реда, прежде чем мы уляжемся спать.

Он порылся в мешке, достал сухарь и вышел.

Начиналась метель. Однако добраться до конюшни, как называл про себя это место Харди, было нетрудно, потому что пройти надо было лишь вдоль скальной стены — до того места, где она поворачивала к навесу. Частично скрытая деревьями и кустами, конюшня была не хуже, чем многие сараи, в которых держали скотину и не в такой мороз. Харди поговорил с Биг Редом и по кусочкам скормил ему сухарь.

— Ты должен помочь мне, Ред, — шептал мальчик. — Я вроде как побаиваюсь, но никогда не признаюсь в этом Бетти Сью, потому что она надеется на меня. Мы прошли уже половину пути. Ты только будь с нами, Ред, и мы дойдем. Обязательно дойдем.

Внезапно жеребец вскинул голову. Харди прислушался. Это был волк. Где-то неподалеку. Мальчик удлинил привязь так, чтобы жеребец мог лечь, если ему захочется, и дать отпор волку, если будет необходимо. И снова до них донесся одинокий волчий вой… Потом, намного дальше, ему ответил другой.

А вдруг эти волки напали на их след? А что, если они учуяли лошадь и детей?

— Все в порядке, Ред. — Харди скормил ему последний кусочек сухаря. Оглянувшись вокруг и убедившись, что под навес снег не попадает, Харди вышел наружу. Кружащийся снег слепил глаза, но мальчик ощупью пробрался вдоль скалы к двери и вошел в землянку, надежно закрыв дверь на засов.

Он подбросил дров в огонь и устроился рядом с Бетти Сью. Где-то в ночи продолжали завывать волки, и Бетти Сью тесно прижалась к нему.

— Не беспокойся, — ласково сказал ей Харди, — ни один волк сюда не попадет.

— Скорее бы твой папа нашел нас, — задумчиво проговорила Бетти Сью.