Вниз по течению 2 (СИ)

— Убирайся сейчас же! — заорала Магда. — Ну, что встала, дура?!

Она схватила со стола пустую плошку, швырнула в Найру. Девушка с визгом увернулась, и плошка разбилась о стену.

— Магда, ты чего? — спросила Найра, обходя её мелкими шажками и приближаясь к двери.

— Пошла вон отсюда! И больше никогда не приходи!

Видя, что Найра в нерешительности остановилась, она схватила со стола нож. Девушка взвизгнула и рванула мимо неё к двери. Выскочила на улицу. Дверь захлопнулась.

Магда выронила нож, села за стол, закрыла лицо руками и зарыдала.

Глава 9. Мира

— Какой путь ты выбираешь? — голос Даяны отразился от каменных сводов зала для кукрения, где Мира была перед турниром. Сейчас, кроме Даяны, в нём присутствовали два стража, стоящие в карауле по обе стороны от двери, и писарь: худой мужчина неопределённого возраста с гладко прилизанными волосами и длинным острым носом. Перед ним лежал сероватый лист, напоминающий картон; стояла чернильница. В покрытой вздувшимися венами руке писарь держал перо, готовый занести новую запись в статистику Азара.

Мира сидела на стуле с высокой жёсткой спинкой — крайне неудобном, от которого вскоре заболела спина в области лопаток. Даяна стояла перед ней, источая сладковато-пряный аромат духов. Сегодня на ней было платье цвета индиго, спускавшееся до пола мягкими складками, обхваченное на талии широким поясом под серебро, волосы заплетены в косу. При всей неприязни к ведьме, Мира не могла не признать, что одеваться со вкусом она умеет.

— Отвечай, когда к тебе обращается представительница Великого Ордена, — сказал Мире писарь менторским тоном.

— Не понимаю, зачем сто раз повторять одно и то же, — поморщилась она. — Я уже объявила, что хочу быть лодочницей.

— То было неофициальное заявление, — продолжил «лечить» писарь. — Сейчас заполняется книга учёта.

«Бюрократы», — подумала Мира и, глядя на Даяну, язвительно произнесла:

— Ставлю представительницу высокого Ордена в известность, что я выбираю профессию лодочницы.

Она вдруг заметила, что у ведьмы двойной подбородок. Какая приятная неожиданность: роскошная Даяна имеет изъян.

— Известно ли тебе, что выбор делается один раз на всю жизнь? — торжественно спросила колдунья. Ещё бы на стул забралась — для пущей значительности.

Перо заскрипело по бумаге, краем глаза Мира видела, как писарь склонился над столом, старательно записывая их вопросы и ответы.

— Да, — ответила она. — Наставник известил меня об этом.

— Глупый выбор, — заметила Даяна.

Хотелось бы знать, что именно так бесит колдунью, но распирающая её злоба доказывала, что Мира сделала всё правильно. Писарь поднял голову, неодобрительно взглянул на Даяну.

— Госпожа, вы оказываете давление, — сказал он. — Мокрозява должна сама сделать выбор: с чистым сердцем и свободным разумом.

Даяна усмехнулась, однако перечить не стала.

— Согласно установленной процедуре, — церемониально сказала она Мире, — ты сейчас будешь подвергнута обработке, после которой станешь полноценной жительницей Азара.

Мира кивнула, чувствуя невольную дрожь: обработка, после которой она станет безопасна для местных. Вспомнилась подруга Найры из Весёлого дома; то, с каким превосходством и презрением она смотрела на Миру…

А следом вспомнилась сцена на острове Серой Хмари, насмешки рыжего, когда островные хотели силой отобрать Миру. «Что ты сделаешь, мокрозяв?» — спросил он у Гая.

— Ничего, — беззвучно прошептала она. — Ничего я не смогу сделать! И так будет всегда… Ненавижу этот мир!

На глаза навернулись слёзы беспомощности. Даяна о чём-то спросила, но, погружённая в свои мысли, Мира не разобрала слов.

— Делайте, что должны, — резко сказал она. — Я готова.

Даяна обошла её, остановилась за спиной и положила руки на плечи. Миру вновь обдало сладко-пряной волной её духов. Она прикусила губу и вцепилась пальцами в сиденье, ожидая, что будет больно. Но секунды текли, а боли она не чувствовала. Только… ощущение утраты чего-то неопределённого, но важного и необходимого. Оно текло сквозь неё, словно вода. Взглянув на свои колени, Мира увидела, что кожа слабо светится, будто покрыта сверкающей в лунном свете росой. Руки тоже светились, но когда она хотела поднять их и поднести к лицу, выяснила, что не может пошевелиться. Её сковала неподвижность, только веки подчинялись. Миру охватил абсолютный, неведомый до сих пор страх: она боялась вдыхать и выдыхать, боялась смотреть и закрывать глаза; кричать и молчать. Это длилось несколько мгновений, но Мире казалось, что она прожила века.

Потом её отпустило — так же внезапно. Страх прошёл, оставив после себя ощущение полнейшей пустоты. Не хотелось больше ничего требовать и протестовать; всё потеряло остроту и важность. Впрочем, то, что вызывало прежде душевный трепет и любовь — тоже не больше не трогало. Даже мысли об утраченном доме и родителях теперь не вызывали волнения. У неё было ощущение, будто она нашла коробку с игрушками, в которые любила играть в детстве и начала перебирать, но видела лишь скучный, ненужный хлам, от которого нужно избавиться: без грусти и сожалений.