Вниз по темной реке

— У тебя все нормально? — спросила она.

— Что ты здесь делаешь?

— Скорее мне следовало задать тебе тот же вопрос, — округлила глаза Бел. — Ты не забыл, что я тебя вчера ждала? Сегодня пятница, Майкл, — помолчав, добавила она.

— Помню, что пятница, — буркнул я, усаживаясь в кресло и снимая башмаки.

— Ты вчера не пришел, и я заволновалась, — мягко сказала Белинда. — От тебя пахнет пабом… Где ты был?

Нагнув голову, я стряхнул с ноги ботинок и отбросил его в сторону. Выпил я немало, и все же сознавал, что любой более-менее пространный ответ тут же скажет Белинде, что дело пинтой эля не ограничилось. А этот факт мне хотелось бы скрыть, поэтому я лишь тупо помотал головой.

— Майкл…

Вздохнув, я выпрямился в кресле.

— Зверски устал, понимаешь?

Белинда соскользнула с кресла и, подойдя ко мне, приподняла мою голову за подбородок, заставив посмотреть ей в глаза.

— Ты пил… — пробормотала она, изменившись в лице, и опустила руку.

Удивление уступило место разочарованию.

Гостиная завертелась перед моими глазами, и я сделал над собой усилие, чтобы раскрутить ее обратно.

— Приготовлю кофе, — сказала Белинда и вышла из комнаты.

Тихо застонав, я закрыл глаза. Кофе не хотелось. Хотелось в постель.

Вернулась Бел и, втиснув мне в руку чашку с горячим кофе, опустилась на оттоманку подле моего кресла.

— Почему, Майкл?

— Что «почему»? — буркнул я, и оба слова слились в одно.

— Ты же давным-давно не пил. Расстроился из-за статьи в газете?

— А что там? — спросил я, застыв с чашкой в руке.

— Пишут, что в Лондоне убивают состоятельных женщин. И… вроде бы Скотланд-Ярд это замалчивает.

— Господи Иисусе…

Значит, Форсайт молчать не стал. Я выругался сквозь зубы — совсем как много лет назад в Уайтчепеле, и тупо уставился на темную жидкость в чашке.

— Что сегодня случилось?

— Что случилось? — фыркнул я, глотнул кофе и поставил чашку на столик. — Отец третьей жертвы не позволяет мне с ней побеседовать, потому что господь запрещает помогать полиции найти преступника. Винсент отчитал меня за плохие манеры. Джеймс обвинил в том, что я не так веду себя с Гарри. А теперь еще ты начинаешь… — Я понимал, что несправедлив, но темная сила заставила меня продолжить: — Не нужно читать мне морали!

Я едва не перешел на крик, и Белинда замерла на оттоманке.

— Я не собираюсь читать тебе мораль. Боже, Майкл… Неужели ты до сих пор меня не знаешь!

Сквозь алкогольную дымку пробился сигнал тревоги. Черт, надо мыслить рационально и перестать нести чушь.

— Конечно, знаю, — невнятно ответил я. — Ну, выпил, но рассудка ведь из-за этого не лишился.

Белинда положила ладошку на мою щеку и серьезно посмотрела мне в глаза.

— Помнишь, ты рассказывал мне одну историю? Когда ты дрался ради О’Хагана в этом жутком месте. Ты тогда осмотрелся и понял, что все вокруг жаждут, чтобы ты проиграл, потому что ставили против тебя.

Я молча кивнул.

— Когда дела идут неважно, ты снова становишься тем самым боксером, — мягко сказала она. — Один против всех. И тогда ты начинаешь сражаться даже со своими друзьями. Майкл, ты больше не на ринге, и я тебе не соперник.

Представив себе Белинду с хрупкими кулачками у груди, я невольно хмыкнул.

— Не смеши меня, Бел. Я все прекрасно понимаю.

— Правда? — грустно спросила она, опустив руку. — Мне так не кажется. Больше того, по-моему, ты просто не хочешь понимать. До тех пор, пока мы — все остальные — находимся по другую сторону баррикад, ты продолжаешь в одиночку спасать мир, ведь так, Майкл? Ты — непобедимый Персей, стремящийся на выручку к несчастной, прикованной к скале Андромеде. — Она развела руками. — В таком качестве ты чувствуешь себя гораздо лучше.

Я открыл рот, готовясь поспорить, однако Белинда меня остановила. Впрочем, ни одной связной мысли у меня не было, да и об Андромеде я имел самое смутное представление.

— Позволь мне закончить, Майкл. Я знаю тебя несколько лет, но кое-что поняла лишь сегодня. Превращаясь в героя, ты избавляешься от необходимости задуматься о своих слабостях. — Она покачала головой. — Тебе не приходится сочувствовать бессильной и испуганной жертве. Твоя задача — спасти ее.

— И что же тут неправильного? — вскинулся я.

— Я не говорю, что это неправильно. Просто… ты сам себе не решаешься признаться в своей человечности, а это… это трусость, — неохотно закончила Белинда.

— Трусость? — Я ткнул пальцем в сторону двери. — Считаешь, что трусость — это желание противостоять человеку, готовому убивать и…