Вниз по Уралу

Да, все это было несколько лет тому назад, это было совсем недавно. А сейчас над Уралом — безмятежный покой и тишина звенящей ночи. Луна и звезды заливают мягким, ласковым светом лес и степь… и могилы тех, кто нашел смерть в Янайском бою…

25 августа. Невероятное событие. Доктору на перемет попал осетр.

— Тащу и вижу, — захлебывается он, — спина пилой, ну и кричу: «Осетр! Осетр!»

На крик сбежались все, помогая тащить красавца. За ночь осетр утомился и шел покорно. Но все же мы завели бредешок и вытащили его на берег. Сейчас же, на песке, состоялся «танец дикарей», в котором приняла участие даже Лидия Николаевна. Весь день только об этом и был разговор. К обеду из головы и хвоста осетра сварили уху с лимоном. Алексей Николаевич заверял всех, что он ничего подобного в жизни не ел. И так настроился, что часа два рассказывал о похождениях братьев Хлудовых.

К вечеру охотники ушли снова на охоту. На стану лежал Обтемперанский, а я сидел на другом берегу, на мысу, и ловил блесной шересперов. Вдруг прямо передо мной, почти на середине Урала, вздыбился осетр: выскочил из воды и громыхнулся всей тяжестью снова в воду.

— Скорей! Скорей! — ору я. — Пускай перемет! Оторвет!

Из палатки высунулась рыжая голова. Осетр поднимается снова. Бросаюсь в лодку и мчусь на другой берег. Осетр подымается еще раз, и перемет оборван. Так было досадно, что я готов был броситься с лодки в омут.

— Э-эх-ма!.. — только и мог сказать я, подъехав к стану. Передо мной, раскрыв широко глаза, беспомощно стояла Лидия Николаевна.

— Ушел? Большой ушел?..

А на песке вздыхал Обтемперанский.

Через день, утром, когда обогрело уже солнце, вдруг в небе послышался долгожданный, хватающий за сердце, крик гусей. Инстинктивно все потянулись к ружьям. Но правильный треугольник прошел высоко, опускаясь вниз по Уралу.

— Есть гуси! Будут гуси! — смаковали все, дружно налегая на весла.

Перед поселком Бударином, в самом начале семьдесят пятого яра, в зарослях леса спокойно раскинула свои воды большая Корсаковская старица. Бакенщик сказал, что на нее каждую ночь прилетают гуси. Стан был устроен быстро. К заходу солнца мы все стояли уже на старице и ждали гусей. На воду то и дело — «под самый ствол» — плюхались утки. Но стрелять можно было только гусей.

Стало темнеть. Бросив свой номер, ко мне подошел Толстой:

— Не могу один, — тихо пробасил он и протянул мне флягу: — Коньяк…

Вскоре подошел к нам Калиненко, а за ним собрались и все в конце старицы. В этот момент послышался еще заглушенный, далекий переклик гусей. С каждой секундой он становился все сильнее и сильнее. Наконец налетел на старицу шквалом, но до нас не дошел. Мы слышали, как на середину озера опустилась громадная стая. Зычный крик, удары крыльев и всплеск воды потрясли воздух. Присев и затаив дыхание, мы ждали. Гуси успокоились быстро, и слышалось только тихое бульканье воды и иногда резкий, самодовольный вскрик вожака. Кто-то вздумал пойти по берегу, чтобы обойти гусей. Но первый хруст ветки вызвал сильнейшее беспокойство в гусином стане — вожак быстро отводил стаю дальше по старице, в ночную тьму. Все поняли, что допустили ошибку.

_____

Еще до гусей мы на два дня остановились в Коловертном. Решили посмотреть степь, поискать в ней стрепетов и дроф. Решили — значит сделали: в полдень мы уже выехали из поселка. Сначала шли выпас и посевы. Затем все увидели над жнивьем тысячные стада каких-то птиц.

— Галки, галки! — кричали все.

Но возница-казак разубедил нас. Действительно, это были утки. Утки с подъезда нас так и не пустили. Мы поторопились к степной реке Кушум.

— Каков же будет лет? — волновались все.

Бросив подводы у двух-трех лачуг, носящих громкое название «хутор», мы спустились к реке. Реки в сущности не было: была длинная цепь озер, обросших камышами. Солнце уже зашло, и на зеркальный отблеск воды спускалась тьма. Кругом царила тишина. Все встали по местам быстро.

И вот сначала вспыхнул яркий сноп, и тотчас разорвался выстрел. Слышно, как в камышах хлюпает Грайка, вынося убитую утку. Резкий дуплет толстовского «Голанд-Голанда», и началась пальба. Выстрелы шли один за другим с самым незначительным перерывом. Остановила их только полная тьма.

Вновь разразилась гроза. Ветер рвал палатку, а зарево молний то и дело освещало скрытые просторы степей и близкие озера. Мы спокойно сидели в своем шалаше и при ярком свете фонаря ели молочную пшенную кашу. Затем перешли на арбузы и дыни. Аромат дынь наполнял всю палатку… Когда же проводник-казак втащил громадный пышущий чайник, стало совсем тепло и уютно.

Сидели долго, попивая чаек, прислушиваясь к буре и грому.

Вспоминая прошлое, укладывался в дальнем углу Алексей Николаевич:

— Тысячу лет назад на этом месте спал какой-нибудь скиф или половец, а теперь лежу я. Повторение в более удобной форме. Дать бы вам вместо «Голанда» лук, обрывок бараньей шкуры вместо вашей роскошной пижамы…

— Хорош бы я был, представляю! А какие все же здесь степи… И по ним величаво шли верблюды, паслись турпаны, целые табуны куланов проносились, как ветер…