Вниз по великой реке

– Убирайтесь отсюда! – крикнула тетя Зара из-за двери. – Нечего вам здесь делать!

Робин говорила с ней очень терпеливо – ведь тетя Зара была больна.

– Тетя, ну что за глупости? – сказала она. – Почему вы нас не впускаете?

– Да вы только гляньте на себя! – крикнула тетя.

Мы с Робин удивленно посмотрели друг на дружку. Робин очень тщательно оделась в гости, и меня тоже одела – отчасти потому, что воображала себя совсем взрослой, а отчасти потому, что хотела угодить тете Заре. А тетя Зара – воображала еще почище Робин. Так вот, на нас были новые зимние накидки с алыми поясами, а на поясах было вышито: «За короля!» Я выткала их в память о тех королевских гонцах. Сами накидки были затканы коричнево-голубым узором, и нам обеим этот цвет идет. Робин меня расчесала, да так, что голова болела до сих пор, и потому я точно знала, что волосы у меня не торчат обычным белым кустом, а лежат аккуратно. А у Робин волосы мягче и послушнее моих, хотя немного вьются. Робин заплела их, и косы спускались ей на плечи, словно две желтые веревки. Мы никак не могли понять, что же с нами не так.

А пока мы рассматривали друг дружку, тетя продолжала кричать:

– Я не желаю иметь с вами ничего общего! Я от вас отрекаюсь! Вы мне не родня!

– Тетя Зара, – рассудительно напомнила Робин, – но наш папа – ваш брат.

– Я и его ненавижу! – завопила тетя. – Это он вас родил! Я не желаю, чтобы все в Шеллинге говорили, что это я виновата! Убирайтесь прочь от моего дома!

Робин сперва покраснела, потом побледнела, потом вздернула голову.

– Танакви, пойдем отсюда, – велела она. – Мы возвращаемся домой.

И она зашагала, да так, что мне пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отставать от нее.

Я думала, что она плачет, но Робин не плакала. И мы никогда больше не говорили про тетю Зару.

Вернее, я говорила, но совсем чуть-чуть – когда Хэрн спросил меня, что стряслось. Он обозвал тетю Зару старой ведьмой.

Тетя выздоровела, но больше никогда нас не навещала. Ну и мы к ней не ходили.

Зима выдалась долгая. Весеннее половодье запаздывало. Мы просто дождаться не могли, когда же оно наступит и смоет с Реки вонь. Особенно не терпелось мне. После того сна я очень беспокоилась за папу, но прятала свое беспокойство за новой выдумкой. Я воображала, что он придет домой вместе с половодьем, к тому времени, когда пора будет класть Единого в огонь, – и тогда все будет хорошо. Но половодье все не начиналось, а вместо этого в Шеллинг потянулись те, кто ушел на войну. Мне не хочется рассказывать про то время. Вернулась едва ли половина; они были худые и изможденные. Папы и Гулла среди них не было, и никто нам ничего не говорил. Все смотрели на нас мрачно, исподлобья.

Хэрн возмущался и желал знать, в чем же мы перед ними провинились на этот раз.

2

Дядя Кестрел вернулся с войны последним.

И сначала он пришел к нам – привел Гулла. Мы здорово испугались, когда увидели их. У нас не получилось притвориться, будто мы радуемся, хотя Робин и пыталась. Дядя Кестрел совсем состарился. Голова у него дрожала, и руки тоже, а лицо покрывала редкая белая щетина. Гулл здорово вытянулся. Я догадалась, что это Гулл, только по его светлым волосам да по накидке, которую сама же соткала для него прошлой осенью. Теперь эта накидка заскорузла от грязи и превратилась в лохмотья, без нее я вовсе бы не узнала Гулла.

– Будьте с ним поласковее, – посоветовал дядя Кестрел, когда Робин обняла Гулла. Тот даже не шелохнулся. – Ему здорово досталось. Это все варвары. Там, в Черных горах, мы прошли сперва через осаду, потом через бойню.

По Гуллу было не понять, слышит ли он, что говорит дядя Кестрел. Лицо у него было застывшее и какое-то пустое. Робин подвела его к стулу. Гулл сел и уставился куда-то невидящим взглядом. А мы с Утенком и Хэрном стояли рядком и пялились на него. Одна лишь Робин опомнилась и пригласила дядю Кестрела зайти в дом. Она засуетилась, стала доставать печенье и напитки и дала нам тычков, чтобы мы ей помогали. Утенок побежал за чашками. Я кое-как взяла себя в руки и достала наше лучшее сливовое варенье. Но отвести взгляд от Гулла, который все сидел и смотрел куда-то, не могла.

И от дяди Кестрела, который вдруг сделался таким старым.

А Хэрн просто уставился на Гулла, и взгляд его был таким же застывшим, как у самого Гулла.

Дядя Кестрел человек прямой.

– Ну, – сказал он, усевшись, – мне очень жаль, но отец ваш мертв. Это стряслось на равнинах, далеко отсюда.

Мы уже догадались обо всем. Никто из нас не заплакал. Хотя все побледнели и без сил опустились, чтобы послушать, что поведает дядя Кестрел. Кусок не лез в горло.

А дядя Кестрел радовался нормальной еде. Он лучезарно улыбался Робин и ел с аппетитом. Гулла война изменила до неузнаваемости, а вот дядя Кестрел, похоже, отделался относительно легко. Он непринужденно отломил кусок пирога, вложил Гуллу в руку и заставил того сжать пальцы.

– На, малый. Ешь.

Гулл послушно принялся есть, не глядя на пирог. Он вообще ни на что не смотрел.

– Вот так его теперь надо кормить, – объяснил нам дядя Кестрел. – И поить тоже. Ну а теперь о плохих вестях.