Вниз, сквозь ветки и кости

(Этажом ниже Честер и Серена мирно спали, не тревожась о своем выборе. У них было две дочери, у них было две девочки, из которых они могли лепить все, что пожелают. Мысль о том, что они могут навредить им, загоняя в узкие рамки представлений о том, какой должна быть девочка – или человек, – ни разу не возникла в их сознании.)

Ко времени, когда девочкам исполнилось двенадцать, любой человек, поглядев на них, легко формировал мнение – быстрое и неверное – о том, что они представляют из себя. Жаклин – никогда Джек; имя Джек будто нож: короткое, острое, режущее слух, без полагающихся такой девочке, как она, рюшей и благоуханий – была остра на язык и вспыльчива, ее окружали подхалимы, стекающиеся к ней со всей школы, жаждущие погреться в мимолетном тепле ее благосклонности. Большинство учителей полагали, что она умнее, чем хочет казаться, но на практике никто не смог добиться, чтобы она выказала свои способности. Она слишком боялась испачкаться – пальцы карандашом или мелом кашемировый свитер. Она будто бы боялась, что ее ум – словно платье, которое невозможно отстирать, и она не хотела запятнать его фактами, которые впоследствии окажутся негодными.

(Женщины из правлений, куда входила Серена, говорили, как ей повезло, какая она счастливая, и шли домой со своими дочерями, и меняли их нарядные платья на джинсы, и вовсе не задумывались о том, что у Жаклин Уолкотт такой возможности просто нет.)

Джиллиан была сообразительной и сдержанной, она стремилась угодить другим, но постоянно страдала оттого, что ее отвергали, и снова отвергали, и снова отвергали. Девочки не хотели иметь с ней ничего общего – называли ее слишком грязной оттого, что проводит так много времени, играя с мальчиками, говорили, что она сама хочет быть мальчиком и поэтому не носит платья и коротко стрижется. Мальчики уже стояли на пороге полового созревания – со всех сторон их осаждали собственные противоречивые желания, – так что они тоже не хотели иметь с ней ничего общего. Она не была достаточно красивой, чтобы с ней стоило целоваться (хотя некоторые из них задавались вопросом, как же так, ведь она как две капли воды похожа на самую красивую девочку в школе), кроме того, она была девочкой, а родители стали запрещать мальчикам играть с девочками. И они, один за другим, отсекали ее от себя, оставляя в одиночестве, озадаченную и напуганную тем, как меняется мир.

(Партнеры по бизнесу говорили Честеру, как ему повезло, какой он счастливый, и шли домой к собственным дочерям, и смотрели, как они носятся по двору, играя в те игры, которые сами выбрали, и вовсе не задумывались о том, что у Джиллиан Уолкотт просто нет возможности выбрать занятие по душе.)

Девочки по-прежнему жили в одной комнате; девочки по-прежнему дружили, хотя пространство между ними скорее напоминало минное поле обид и неприязни, готовое взорваться в любую минуту. С каждым годом все труднее было помнить, что когда-то они были единым целым и что ни одна из них не выбирала свой образ жизни. Все было определено за них. Это было неважно.

Подобно бонсаю, которому придает форму усердный садовник, они росли соответственно геометрии родительских желаний, все сильнее и сильнее отдаляясь друг от друга. Однажды, возможно, одна из них соберется и протянет руку через пропасть, но с другой стороны уже никого не будет.

Они не знали, что будут делать, когда это случится.

В тот день, когда на самом деле началась наша история (ведь написанное выше не похоже на начало! Конечно, все это было нужно, только чтобы объяснить, почему случилось то, что случилось, – что случившееся было так же неизбежно, как молния вслед за громом), пошел дождь.

Нет. Не дождь. Это был ливень; вода извергалась с неба, будто предвестник потопа. Жаклин и Джиллиан сидели в своей комнате, каждая на своей кровати, и тишина в комнате просто звенела от напряжения.

Жаклин читала книгу о модных девочках, затевающих модные авантюры в модной школе, и думала, что в жизни ничего скучнее не читала.

Время от времени она бросала взгляды на окно, всматриваясь в дождь. Если бы небо прояснилось, она могла бы прогуляться вниз по улице до своей подруги.

Они с Брук могли бы красить друг дружке ногти и разговаривать о мальчиках – тема, которая попеременно то привлекала Жаклин, то отвращала, словно вода из-под грязной посуды, но Брук обращалась к этой теме с неизменным энтузиазмом. Это было бы хоть что-то.

Джиллиан, которая собиралась провести день на футбольной тренировке, сидела на полу возле своей кровати и хандрила так активно, что казалось, будто с ее половины комнаты расползаются тучи. Ей нельзя было спуститься вниз посмотреть телевизор: никаких телевизоров до четырех – ни на выходных, ни в дождливый день, – и все свои книги она перечитала уже по десять раз. Она попыталась заглянуть в одну из книжек Жаклин – про модных девочек, – но быстро пришла в растерянность от количества способов, которыми автор описывал их прически.

В конце концов, наверное, есть вещи похуже скуки.