Внизу (СИ)

— Я все сделаю, чувак, — скрючившись, тот подрагивал всем телом. На сером лице особенно выделялись глаза, блестевшие лихорадочным блеском. Губы были обкусаны в кровь. — Тебе бабло нужно? Я тебе дам! У меня куча бабла! Еще есть дурь! Я же пушер, братан, — худой говорил быстро-быстро, выдавая все новые и новые аргументы. — Меня здесь все знают. Самая лучшая дурь только у меня. Хочешь нарколейтик? Целое кило порошка?! Это охренная куча бабла, чувак! Подожди, подожди… Может телок тебе подогнать? Любых! Каких хочешь! Белых, красных? Шоколадку могу? Они все сделают за дозу! … Я еще любой вопрос могу решить. Понимаешь, любой! У меня на этой дури такие люди сидят, что охренеешь! Сучка одна есть, дочка имперского судьи! Ее мамаша от любого дерьма отмажет за свою дочурку… Все сделаю, братан… Только, отвези в больничку…

Александр присел рядом с ним на корточки. Оставшийся последним экземпляр оказался довольно интересным. Его знания о здешнем теневом мире могут оказаться довольно полезными для него.

— … Говоришь, все сделаешь? — худой отчаянно закивал головой. — Тогда рассказывай. И чем больше расскажешь, тем больше шансов, что я помогу тебе… Итак, кто тебе поставляет этот наркотик?

Нарколейтик очень напоминал его биологически активную сыворотку. Правда, местная разработка была несовершенно и скорее опасна, чем действенна. Однако, само ее существование говорило об очень многом. Как минимум о наличии хорошо оборудованной лаборатории и доступе к специальным веществам. Ему же все это совсем не помешало бы… Сейчас все решали ресурсы и знания.

доктор Джекил или мистер Хайд?

— //-//-

В это утро было все как обычно. К стоянке гимназии один за другим подъезжали роскошные лимузины представительского класса, сопровождаемые танкоподобными микроавтобусами. В холле благородных учащихся встречали выстроившиеся в шеренгу административный и технический персонал учебного заведения, застывший в уважительном поклоне.

Было лишь одно отличие от уже набившего оскомину ежедневного ритуала встречи. Посреди холла расположился небольшой столик с траурными фотографиями трёх гимназистов, выпустившихся четыре года назад. Все трое — двое парней и одна девушка — смотрели с фото на каждого из входящих учеников так, словно прощались с ними.

Прямо под фотографиями, едва видимая под грудой траурных черных королевских роз, располагалась прощальная лента с трогательной надписью — «вы навсегда останетесь в наших сердцах».

Совсем рядом в торжественном карауле застыли двое мужчин в черных костюмах и белоснежных рубашках, держащих в руках небольшие молитвенные книжки с универсальными молитвами. С постными лицами эти люди, приглашенные из ритуального агентства, предлагали каждому из проходивших мимо гимназистов такую книжку.

Чуть позже на сайте гимназии и ее ежедневном информационном листке — ньюслейтере появилось официальное сообщение администрации с выражениями самых глубоких и искренних соболезнований близким своих выпускников. Душевно и очень по-человечески звучали слова «о нашей общей и невосполнимой утрате», «о безутешных близких, испытавших страшную боль», «о юных сердцах, которых еще очень много предстояло пережить», «об ужасном злодеянии, всколыхнувшем всю неравнодушную общественность», «о твердой клятве полицейских найти и предать справедливому суду тех извергов, что совершили это страшное преступление». Здесь же размещались новые фотографии погибших юношей и девушки, на которых они радостно и беззаботно улыбались, махали руками и смеялись. В самом конце рассказывалось, какими примерными детьми они были для своих родителей, с какими светлыми мечтами покидали стены гимназии, какую насыщенную и интересную жизнь они вели. Смерть забирает самых лучших из нас, в заключении, подытоживалось в некрологе.

— //-//-

Родовое семейство Юсуповых почти опустело. Еще час назад здесь было не протолкнуться от фешенебельных автомобилей высокородных гостей, пришедших высказать княжеской чете свои слова соболезнования. Они приезжали с каменными лицами, приличествующими случаю, кланялись князю, прикладывались к ручке княгини и глубокими проникновенными голосами говорили о своем горе. В ответ получали такие же поклоны и соответствующие этикету слова.

Словом, все было, как и всегда. За внешними траурными масками прятались обыденной равнодушие, а иногда и злорадство. Все соблюдали этикет. Говорили именно то, что и должны были говорить в этой ситуации. Ни единого слова мимо заранее утвержденного сценария, словно в уже набившей оскомину театральной постановки.

В таких сферах давно уже было не принято говорить то, что думаешь. Живые люди прятались за фальшивыми масками с устраивающими всех эмоциями. Искренность проявлялось лишь в одном — в ненависти к своему врагу.