Внизу

Золотов тоже встал и стал натягивать на себя пиджак, намереваясь куда-то идти.

– - Вы куда, Иван Егорович? -- обратилась к нему Крамарева.

– - К землякам пойду, -- холодно сказал Золотев, -- не был ли у них из деревни кто…

– - Так еще увидимся, я с вами прощаться не буду.

– - К вечеру приду, увидимся, -- сквозь зубы сказал Золотов и, надевши картуз, направился к двери.

Крамарева обратилась к Агаше:

– - Агаша, голубушка, а вы прикончите-ка ваше шитье и помогите мне уложиться. Мне нужно ведь сегодня собратья, чтобы завтра утром выезжать, а у меня все разбросано в беспорядке, пойдемте в мою комнату и Шурочку туда возьмите, я вам покажу, что делать.

– - Хорошо, -- сказала Агаша, спрятала шитье, за которое взялась было после чаю, и повезла корзинку в комнату Крамаревой. Ефросинья занялась стряпней. Молодцов остался во всей половине один.

VII

Бросившись в постель, Молодцов вытянулся, заткнул руки за голову и закрыл глаза. В висках у него сильно стучало и под черепом стоял тяжелый болезненный туман. Сегодняшняя работа головы его была очень велика, особенно после вчерашнего возбуждения, без сна проведенной ночи. Ему нужен был отдых и покой, чтобы прийти в нормальное состояние, и вместо этого он вдруг натолкнулся на Золотова, так беспощадно столкнувшего его с той высоты, на которую он поднялся в мечтах, и который влил целый ковш яду в его мед и отравил ему всю до сих пор еще не изведываемую сладость осуществлявшейся мечты.

"Не может быть, чтобы он во всем прав был. Ну, пусть они не ангелы, пусть и у них есть грехи. А у кого ж нет грехов? Все люди, все человеки, но они свои грехи выкупают; выкупают работой на пользу и просвещение других, и эта работа разве маловажна?"

И он стал дальше думать о работе культурных людей, о тех результатах, каких они добились в последнее время, как он сам только прикоснулся к этой работе и воскрес, возродился и стал другим человеком, а сам Золотов? Откуда такое развитие получил -- разве не от их работы. Не будь книжки, трись он около одной своей братии, что бы он тогда знал? Зачем же он их так унижает!

Если они неправду в своих писаниях говорят, не от души, а с расчетом говорят одно, а живут по-другому, тогда, конечно, нехорошо, а если бы они ничего не говорили, тогда что? Всякий бы ждал и молчал, когда он будет делать так, как говорить нужно, -- тогда не вышло бы ничего, как, если бы затопили печку и не открыли бы трубы, дым не вышел бы и огонь не разгорелся.

Конечно, скверно будет, если они так непостоянны, мятутся, а жизнь идет, жизнь не улучшается; им нужно указывать путь другим, а они сами свертывают с правого пути. Зачем они свертывают? Как тут разобраться?

Молодцов точно уперся в тупик. Вперед идти было некуда, а назад ворочаться не хотелось, и это раздражало его нервы и заполняло душу тоской. Это чувство росло и охватывало все его существо, туманило его голову. Ему ничего не хотелось, а было только тяжко, как в комнате, в которой не хватает воздуху. Сердце его часто билось, кровь текла быстро, что-то давило виски, ему хотелось застонать, как больному, и он сам не знал, что его удерживает. Это состояние так охватило его, что он не слыхал, как Ефросинья, убравши посуду, занялась стряпней, как Крамарева, опять в своей кофточке и шляпке, куда-то пошла, как у Агаши в комнате Крамаревой проснулась Шура и расплакалась. Очувствовался он только тогда, когда услышал посторонний голос, раздавшийся в дверях.

– - Это квартира Ефросиньи Ермолаевой?

– - Эта, батюшка, эта, -- ответила от печки хозяйка.

– - Живет здесь Федор Николаевич Молодцов?

– - Как же, батюшка, живет, вот он…

Молодцов быстро открыл глаза, повернул голову и увидал стоявшего в дверях молодого человека в шляпе, светлом пальто и с тросточкой. Он вскочил с постели и, изумленно глядя на вошедшего, никак не мог сообразить, кто бы это был.

Молодой человек направился в его угол и, снимая шляпу, любезно проговорил:

– - Вы меня не узнаете? Я секретарь редакции "Друга народа" -- Никишин. Вы вчера были у нас.

– - Здравствуйте… -- сконфузившись и растерявшись, забормотал Молодцов, поднимаясь навстречу гостю и пожимая ему руку. Он подвинул ему табуретку, а сам сел на кровать.

Никишин сел, положил свою шляпу на газетный лист на столе и, доставши из кармана платок, стал вытирать запылившиеся очки.

– - Мне поручили показать вам вашу тетрадь со стихами, -- сказал Никишин и, спрятавши платок в боковой карман, полез в карман на груди и вынул оттуда знакомую Молодцову тетрадь.

– - Николай Леонидович прочитал все ваши стихи и все нашел пригодными для печати. В некоторых он сделал поправки, но поправки самые незначительные, выправку стиля; ни содержание, ни характер стиха от них не меняются. Вот, потрудитесь посмотреть.

Молодцов взял тетрадь и стал ее перелистывать. Поправки действительно были очень малые, это его должно бы было радовать, но он остался к этому равнодушен и даже сам удивился этому.

– - Что же, отлично, очень благодарен вам, очень доволен, -- сказал Молодцов холодно и бесстрастно.