— Да, Петя успел собрать громадину под два с половиной метра и туда интегрировал Осколок, что делает его самым опасным созданием на планете.
— Я сам видел, — вернулся к разговору Томас, — как он использовал энергию Осколка и направил ее в землю. Так и проснулись твари, полагаю.
— Его просто так не использовать. — Настя взяла Оскара под руку, держась из последних сил на ногах, тот аккуратно и заботливо обнял ее. — Думаю, с помощью этой брони они смогли фокусировать излучение и направлять.
— Я вас услышал. Возвращаемся на Монолит. Там вас осмотрят врачи и дадут все необходимое, чтобы вы пришли в форму. Это приказ.
Кое-что Настя так и не сказала, причем Томас и Оскар сами скрыли ценнейшую информацию про Осколок и то, каким образом Бэккер использовал его ради своей выгоды. Хотя, возможно, думает она, они просто забыли, как у Бэккера получилось устроить настоящую манипуляцию временем и пространством с помощью этого надоевшего и ненавистного артефакта. Но почему же умолчала она? Ведь она знает великую опасность применения этой штуки… Может быть, потому, что в глубине отчаяния теплится основательное и непоколебимое перед трудностями желание все исправить. А может быть, потому, что она не знает, кому верить. Стоит хоть как-то нащупать очертания общей картины, так вводятся новые переменные, изобличая ложь и ставя на ее место что-то другое, доверие к чему не имеет основания… Настя как никогда ощущает себя одинокой, ведь даже Оскар, самый близкий оставшийся человек в ее жизни, кажется ей чужим, не в последнюю очередь из-за приверженности отцу.
Но все эти непростые, даже разрушительные, взращенные на страхе и злости рассуждения были откинуты в сторону в тот самый момент, когда уже на выходе из Авроры, ведомые твердой решительностью Козырева, каждый ощутил неожиданное землетрясение. Скелет Авроры застонал, земля вокруг поддалась силе неизвестного происхождения, а зловещий рев вновь заполонил воздух вокруг. Новые, подобные уже виденным, существа первым делом прыгнули на вертолет, который привез Настю и остальных с востока. Оба пилота — те, что привезли Козырева и Настю, — были как раз там, делясь впечатлениями и проводя дружеское время, пока остальные занимались серьезными вопросами. Внезапная атака существ убила обоих в мгновение, разорвав огромный транспорт на части не только под своим весом, но и за счет необузданной агрессии. Сразу же за этим их внимание привлекли люди, открывшие огонь из всех немногочисленных орудий, позволив кое-как замедлить атаку лишь благодаря неопытности этих новых особей, ранее, видимо, не знавших огнестрельное оружие. Защита главнокомандующего всегда была в приоритете, жертвой чего на последнем мгновении стал Юрий, съеденный буквально у всех на глазах сразу двумя, возвышающимися надо всеми, хищниками. Крики умирающего друга, злобный, чуть ли не издевочный вой заходящих со всех сторон существ, да еще и доносившаяся сирена тревоги с самого Монолита — все это пробирает до костей и отпечатывается в памяти. Казалось, атака была скоординирована, что обескураживало не меньше, чем единственный путь с Авроры на поезде, уже откуда, мчась на предельной скорости, все увидели подтверждение самого страшного — из новых разломов появлялись еще десятки и десятки этих существ. Они все были очень похожи, быстро сбивались в стаи и словно помогали друг другу в ориентации, напоминая организованную толпу. Попытки догнать поезд оказались тщетны не меньше, чем возможность отправить за предателями погоню.
6
Развернувшийся совершенно иным образом разговор с Настей оказал на Роду столь сильный эффект смятения, сколь жуткое разочарование скоротечно менялось на абсолютную злость, продолжая подпитывать раскрывшийся во время ее борьбы с особью инстинкт выживания. То самое состояние абсолютного предела организма, способного перебороть любую боль и адаптировать страх в повышение атакующих навыков, открывая новые способы интерпретировать окружение. Рода с трудом цеплялась за что-то человеческое, желая вновь коснуться того приятного своей обычностью мира, который ныне кажется чем-то далеким и инородным. Но Настя лишь подкинула дров в разгорающийся нрав, отсекая последнюю возможность к возврату прежнего, что имело сокрушительный эффект после смерти папы Роды. «Спроси у Катарины» — эти слова врезались в ее мозг и пульсировали вновь и вновь, подталкивая раздраженный инстинктами самосохранения ум перебирать все новые варианты связи. Рода уже не ощущала боль от ранений так, как это делают люди, — она питалась ей, заряжалась трезвостью для потакания спасительной паранойе.