Внучка алхимика

– Отчего-то я решила, что ты пошла в своего деда. Он ведь не только со всевозможным тщанием изучал тайны алхимии – кстати, сказать, не без успеха, но он умел и радоваться жизни. Был, не побоюсь сказать, отчаянным, лихим человеком. Не книжный червь, а этакий ученый разбойник благородных кровей. Я думала, он сумел передать свою жизненную энергию ежели не внуку, то хотя бы внучке… Нет, ты не Астахова. Ты, Сонечка, Крылова, в маменьку.

Соня обиделась. Она вовсе не хотела походить на материнскую родню. По преимуществу, людей рассудительных и флегматичных, как сказала бы сама Толстая, без изюминки. Ведь Соню интересовало генеалогическое древо рода Астаховых, а вовсе не Крыловых!

Баронесса спохватилась.

– Не подумай, дитя мое, что я тебя обидеть хочу. Ни в коем случае. Род Крыловых основательный. Все здоровые, работящие – вон как твоя маменька изворачивается, чтобы нищеты избежать… Тьфу, опять не то говорю!.. Ежели вспомнить твоего же деда Еремея Астахова, так, может, оно и к лучшему, что ты не в него. В роду Астаховых, говорят, слишком много было авантюристов и безбожников… Старыми девами оставались девицы вельми ученые, коим было не до мирских утех… Впрочем, теперь уж о том позабыли.

Она покряхтывая поднялась из кресла.

– Погодите! – выкрикнула Софья, не умея от волнения подобрать нужных слов. – Вы говорите так, будто знали моего дедушку. Или мне показалось? Ведь этого не может быть, он умер шестьдесят лет назад.

Графиня в задумчивости остановилась.

– Ежели быть точным, тому минуло шестьдесят один год.

– Но тогда вам должно быть… То есть, я хочу сказать, ведь вы знали его не маленькой девочкой?

– В ту пору, дорогая княжна, мне уже исполнилось семнадцать лет, и я год как была замужем за камер-юнкером Толстым, упокой Господь его душу! А я сама была фрейлиной императрицы Екатерины, супруги Петра Великого…

– Не может быть! – ахнула Соня.

– Чего не может быть? – сощурилась баронесса. – Того, что я была фрейлиной императрицы?

– Не может быть того, чтобы вы знали дедушку. Ведь тогда вам исполнилось…

– Правильно, семьдесят восемь лет. Как быстро пролетело время!

– Но вы же… но вам же… столько лет никогда не дашь!

– Ежели я донага разденусь, то дашь именно столько, ни годом меньше. Разве ты не слышала, что женщины, которые пользовались притираниями твоего дедушки, очень долго сохраняли молодой вид. Чего греха таить, сама императрица благодаря его искусству выглядела моложе своих лет. Понятное дело, когда и внутренности твои здоровы…

– Значит, это правда, что мой дедушка имел доступ…

– В покои фрейлин, и даже самой императрицы, – подхватила баронесса. – Во дворце-то мы с ним друг друга и углядели. Нынче старухи рассказывают своим внучкам, будто раньше время невесть какое строгое было. Жены вели себя примерно, мужьям не изменяли… Сказки всё это. Понятное дело, мы стремимся уберечь внучек от собственных ошибок. Но уж ежели сама императрица греха не убоялась… Не стану смущать тебя подробностями, детка, кои для девичьих ушей не предназначены. Скажу только, что кое в чём, пожалуй, и мы от французов не отставали, от Версаля ихнего…

– И всё-таки в это невозможно поверить! – почти выкрикнула Соня. – То есть, я не о том, что мы отставали от французов в любовных утехах, о вас. Даже самый злобный завистник не даст вам, Татьяна Михайловна, больше сорока лет, да и то, глядя…

– На мою шею? Да что там, не стесняйся. Что есть, то есть. Этим как раз я твоему дедушке и обязана. Молодым лицом, то есть. Так наградил он меня за ночь любви, которую я ему подарила.

Татьяна Михайловна помолчала.

– Впрочем, теперь я и не знаю, награда это или наказание. А ведь он обещал мне: "Вот погоди, Танюша, месячишко-другой и найду я эликсир бессмертия!" Я тогда думала, он шутит. Хвастает передо мной. Мне ведь в семнадцать лет и крем его не больно был нужен.

– Ваша светлость, баронесса, не спешите уходить, я умоляю вас! Хотите я принесу вам чаю, шоколаду, у нас есть бутылка хорошего французского вина… Вы первый человек, который хоть что-то может рассказать мне о дедушке. После его смерти у нас отчего-то не оказалось никаких документов. Даже о нашем далеком предке князе Сильвестре, что жил почти два века назад, мне известно больше, чем о Еремее Астахове.

– Не осталось никаких документов, говоришь?

Соня, сообщая это баронессе, почти не покривила душой. В конце концов, найденная ею книга никак не может считаться документом, тем более, что пока даже неизвестно, о чём она.

А Толстая продолжала говорить словно бы сама с собой.