Внучка берендеева. Второй семестр

– А я не боюсь.

Архип Полуэктович поднялся.

Дверь-то они прикрыли, да отворилася она беззвучно. Легонько. Будто кто толкнул, щелочку малую оставивши. Скрозь щелочку оную, может, и не видать ничегошеньки, да только слышно кажное словечко, пусти и говорят они тихо.

– В твои-то годы, Архипушка, уже пора бы разуму набраться… а ты по-прежнему… каждой бочке затычка…

– Кому-то надо.

– Рубашку снимешь или резать?

– Я тебе порежу! Сниму конечно.

– Бестолочь.

– А ты, Люциана, все злишься… дурное это дело.

– Мое. Зато я умертвиям на голову не прыгаю. Возомнил себя наездником. Ты никогда-то в седле толком не умел держаться, а теперь что изменилось?

– Так ведь…

– Простояли твои оболтусы ночь, продержались бы еще пару минут, пока не позвал бы кого… некроманты тоже хороши. Сколько раз им было сказано – упокойте вы эту тварь… одно ребро точно сломано, два – в лучшем случае трещина. Больно?

Я лежу тихенечко-тихенечко, как мыша под веником, дышать и то боюся. А ну как услышат? У меня слух тонок, да и у Архипа Полуэктовича хорош. Дознаются и… и что? Я не вставала.

Дверь не открывала.

Сами они…

А что разговора, так, может статься, вовсе ее не слышала.

– Больно, – молвила Люциана Береславовна, – только ж ты, упрямец этакий, не признаешься. И плечо прокушено. Вот скажи, если б я тебя не поволокла сюда, сколько б ты ходил со своею самопальною повязочкой? Пока не загнило бы? На этом умертвии заразы больше, чем у студиозуса дурных идей.

– Люци…

– Нет, я понимаю, что вы, мужчины, – герои и все такое… боль терпеть положено, но всему предел быть должен… я не хочу тебя хоронить.

– Вечно ты все преувеличиваешь… да она почти дохлой уже была!

– Она уже давно дохлой была, а ты… злости на вас не хватает! Вот иногда кажется, своими руками бы… что ты, что…

– Поговорили бы вы, – Архип Полуэктович сказал это тихо, я едва расслышала. И так захотелося подняться, подойти поближе, а то вдруг чего взаправду важного и не дослышу? – А то столько лет кругами ходите. Смотреть тошно.

– Не смотри.

– Люци!

– Поговорила бы я, – Люциана Береславовна вздохнула, – если бы могла ответить на его вопросы. А он ведь станет спрашивать. Я же… я… клятвы на крови срока давности не имеют. А потому и сказать ничего не скажу. И все останется как прежде, только хуже. Он мне больше не верит, и если так, то… к чему себя мучить. Сиди ровно, чистить надо… а ты долго Милке голову морочить будешь?

– Я не морочу!

– А то я тебя не знаю. Она уже и навоображала себе… ждет теперь, когда женишься…

– Может, и женюсь.

– На ней? – Люциана Береславовна фыркнула, что кошка на прокисшую сметану. – Не смеши, Архип…

– Чем же тебе Милослава нехороша? Молода, красива… хозяйка знатная… пирожки вот печет.

– Пирожки – это, конечно, аргумент…

– Уж кто бы говорил, Люцианушка, ты у нас, помнится, и блина испечь не умела.

– Я и сейчас не умею.

– Видишь, ничего не меняется…

– До нынешнего года ты Милославу в упор не замечал, хотя она из шкуры вон лезла, чтобы хоть раз взглянул благосклонно… что изменилось?

– Заметил, что повзрослела девка…

– Или Михаил попросил приглядеться? Приглядеть?

– Люци…

– Надоело впотьмах сидеть. Все вокруг интриги плетут, заговоры заговаривают, одна я – дура дурой… навроде твоей Зославы.

Я губу и прикусила, чтоб не сболтнуть чего с обиды.

– Не дура она вовсе. И ты об этом знаешь. Хватит уже, Люци…

– И вправду, хватит, – согласилася Люциана Береславовна, и мне в том послышалася насмешечка. – Что мы все о ней и о ней, будто и тем других нет… вот, к примеру, Милослава… все у нас и позабыли, что она тоже царской крови… Мишеньке сестрица сводная… и не только ему… сиди ровно, Архипушка, а то ж кривым шов выйдет.

– Люци!

– Что такое? Говорю ж, воспаляться начала, резать пришлось. А теперь вот и шить… и если б еще походил часок-другой, то и заражение пошло бы… а заражение – штука такая, и целители не спасут…

– Про Милославу ты… откуда?

– Божиня милосердная, – Люциана Береславовна засмеялась, – тоже мне превеликая тайна. Забыл, какого я рода?

– Забыл.

– Говорю же, бестолочь… и если б вы с Фролом не городили б тайну на тайне, я бы и помогла. Я ведь на многое способна. Только… клятву взять придется. На крови. Чтоб молчала.

– Нет.

– Почему, Архипушка? Сиди, говорю, смирно… я ж и вправду шью. А выйдет кривым, рубец останется некрасивый… его отец тоже погулять любил. Правда, силой никого не принуждал… хороший мужик, светлая ему память. Веселый. Помню, придет к батюшке и нас со Светозарой на колени сажает. Каждой кошель с леденцами… или вот с орехами, с теми, которые в сахаре да золоченые. Красота… сказки рассказывал…

– С кровной клятвой не шутят.

– Поверь, я это лучше тебя знаю…

– Кто?

– Помолчи уже, Архипушка… значит, девочке наскучило преподавать? Большего захотелось? Помнится, матушка ее очень амбициозною была… все пыталась выше головы прыгнуть, а не понимала, что будь она хоть трижды раскрасавицей, но с законною женой не сравняется…

– Что ты знаешь?