Внук Донского

Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Возле меня материализовался улыбающийся мужик с энергичным лицом, короткой аккуратной бородой и добрыми глазами. Я брякнул первое попавшее оправдание:

– Не спится чего-то…

– Да ми такожде есмь, – согласился незнакомец и неожиданно предложил: – Ступай за ми, посохнешь.

Я пошел за странным мужиком и внезапно с ужасом осознал, что сарацинская сабля на поясе у простолюдина – это уже перебор. Это как если бы Штирлиц шёл по вечернему Берлину с красным флагом в руках. Отстегнуть и выбросить бы саблю, вдруг мужик не успел заметить. Жалко терять такую ценность, но придётся. Вляпался по самое оно. Не убивать же теперь доброглазого провожатого сзади подло?

Город состоял наполовину из землянок, наполовину из изб. Встречались и полноценные усадьбы. В одну из таких продвинутых хоромин мы проследовали. А мужик-то попался не простой. Прислуга с факелами открыла ворота.

– Сабельку сею знатну не тереби, порежися, – бросил через плечо провожатый. – А вот и моя лачужка.

С крыльца сбежала стройная светловолосая девушка в сарафане и летнике, обняла мужчину и выговорила ему, что тот не бережёт себя. Не оделся тепло. Меня ожог загадочный взгляд прекрасных глаз. Будто током электрическим шибануло. Встречал много красивых женщин, в основном здесь, в эту эпоху, но такой типаж редко встретишь даже в античные времена. Ушедшая Соболица сияла гордой, дерзкой красотой, а эта девушка обладала каким-то невыразимо нежным, хрупким очарованием.

– Строга есть дща моя Млада. Не спит, мя пожидае, – кивнул в её сторону незнакомец. – А ты, ёра[722], примай драгова гостя наша.

Девица стремглав кинулась внутрь дома и вскоре появилась с корчажком чего-то приятно пахнущего. С поклоном протянула подношение мне. Я выпил хмельной напиток с очень приятным и необычным вкусом. Робко клюнул красавицу в губы. Млада усмехнулась и одарила ответным жарким поцелуем. Я чуть не потерял сознание от восторга.

– Нелеть казити мальца! – шутливо погрозил ей пальцем отец.

Девушка прыснула смешком и убежала.

– Я тя древле узрел, на башне сидяху, – открылся незнакомец. – Власы так и блескочут златом на солнце. Убор их не скрывае. В приступах не братишься, бродишь с людями окрест кремля яко волк алчуши, знамо хитренность норовишь. Надысь стоял вскрай башни у изгиба Сандебы. Посему зде мнил взлазити. Зрел, яко ты в хладь речну с дружней сей курнался, векшей[723] прыскучей на заборол прянул. Доспел срети тя и в званцы зазвати.

– Если раскрыл меня, то почему не хватаешь? – буркнул я уныло.

– Почто ми отрока мокра ятити, руцы сеи калнити? – засмеялся мужчина.

Он повёл меня в покои, дал сухое и чистое бельё и велел переодеться. Я было засмущался, но хозяин внушительно высказался:

– Аки я нечист, ово степняк похотлив. Совлещи сею порть без сторожки.

Я переоделся, стараясь не показывать спину. Мужчина больше разглядывал мою грудь. Закончив с одеванием, получил приглашение проследовать в трапезную. На столе уже стояло нехитрое угощение – мясо, репа, зелень, вино.

– Рек мя людским прозовом Мантур. Родичи рекоша мя Доброгост. Старшина градской выборны есмь. Тя я добре помню детищ мал, с матицей сей княгиней Настасией семо приежаша на богомолье в Аврамиеву обитель. Отметки на персях теих явны, токмо ут лишче, яко шалопут. Ну, здравы буди, драгий наш княжич Димитрие, – сказав, хозяин встал и чинно поклонился.

Если уж инкогнито моё было так лихо раскрыто, не стал отнекиваться. Рассказал ему всю предысторию своего появления здесь и как меня обманул боярин Морозов, подослав своего приспешника, из-за чего мои посланники не добрались до Чухломы.

– Сей боярин есть аспид смагопыхны, – согласился Мантур, – Мати тея от него такожде вяще страдала. В монастырь чаяла ушед. С нею молвились мнози глаголы. Я ея отговаривал, дабы ради сына бытила в миру.

– Так был ли бунт в Чухломе и из-за чего Морозов так взъелся на ее жителей? – дошла очередь до главных вопросов.