Внук охотника

— Конечно… Почему же не помочь попавшему в беду, — проговорил мужчина, до этих пор молчавший. Проговорил и сразу же испуганно посмотрел на Бородатого и на другого: будто спрашивал, не сказал ли чего лишнего. Он как сбросил с плеч тяжелую ношу, так сразу сел на лежанку и сидел, опираясь руками об острые коленки. Его грудь ходила как кузнечный мех: вздымалась высоко и часто. Слышно было, как в ней хрипит и булькает. Из-под рваной рубашки, кое-как залатанной неумелой мужской рукой, остро выступали сухие плечи. Глубоко запавшие щеки и свисающая бессильно нижняя челюсть делали лицо длинным и сплюснутым с боков. Он все время испуганно следил за выражением лица своих приятелей, перебрасывая взгляд то на Бородатого, то на Кривую рожу. И по испугу, жившему в его глазах, и по тому, как горбилась его худая костлявая фигура, Мичил сразу определил, что к этому мужчине Бородатый обращался с обидным прозвищем: «Экчээле».

Мясо еще не доварилось, когда котел уже потащили к столу. В угасавшую плошку добавили жира, и она сильно зачадила. При свете чадящего жирника набросились на котел. Потные, измазанные салом лица похожи на собачьи. И хруст стоит совсем такой, когда собаки грызут кости. Звери, да и только. Разве лишь не рычат друг на друга, но глазами смотрят злыми-презлыми, как будто боятся, что кто-то у кого-то перехватит лишний кусок. Хрустят. Чавкают. Но молчат. Даже ворон, клюющий падаль, и тот нет-нет да и каркнет, а эти… Вот так, наверное, волк молча и зло расправляется с жертвой.

Мичил, пристроившийся в сторонке, тоже взял кусок. «О, да это же не сохатина. Это конина. Вот подлецы! Они режут колхозный табун!»

Как он ненавидел этих разбойников! Даже расхотелось есть. Сидел да для виду причмокивал, будто расправляется с жирным куском. Соображал: «Значит, до колхозных пастбищ здесь недалеко? А может, и нет. За лето они могли какой-нибудь табун угнать за сотни верст».

После ужина разделывали зайцев. Красноглазый, с перекошенным набок лицом, мужик вытащил из берестяных ножен якутский тонкий нож подлиннее харыса[8] и принялся кромсать освежеванные тушки. Длинное блестящее лезвие купалось в крови. Мичил, содрогнувшись, вспомнил, что этим ножом хотел пронзить его разбойник. От страха волосы на голове зашевелились и встали дыбом. По спине побежали холодные мурашки, на висках выступил ледяной пот.

«Вот так же они разделаются и со мной. Когда только? Ночью? Завтра? Или через несколько дней?.. Бежать?.. Нет, они вон как посматривают. Стерегут. Только почуют, что хочу сбежать, сразу вот этим длинным, блестящим… Что делать? Что делать?»

И, пристроившись на полу, между лежанок, все не мог заснуть, но и не ворочался — лежал тихо-тихо. Мыслей много, но не было такой, которая бы подсказала, как быть, на что решиться. Ничего придумать не мог…

«БУДЬ ЧТО БУДЕТ!»

Никогда еще время не шло так медленно, как с той минуты, когда попал в лапы к бродягам. Эти трое суток казались длиннее, чем все годы, ранее прожитые. Мучителен каждый час, каждый миг. «Как бы не проговориться про экспедицию! Как бы оттянуть страшную минуту… Когда она наступит, эта страшная минута? Сразу убьют? Или еще будут выпытывать что-нибудь об отряде, о том, что ищут его друзья?» Кажется, что даже ночами дезертиры не спят. То один кашляет, то другой. Ворочаются с боку на бок. Сторожат, как бы не сбежал.

Сбежать не просто. Нужно, чтобы было ружье, заряды. Чтобы хоть немного провизии на дорогу. И чтобы представился случай. А какой может быть случай, если и на охоте они стараются держать его возле себя.

Мичил изо всех сил старается завоевать доверие бродяг.

За эти дни убил зайцев больше, чем каждый из них. Они даже нахваливают его: «Добрый охотник! Добрый! Самый большой пай — тебе!» Мичил улыбается на эти шутки, на эти обещания и нет-нет да бросит взгляд на берестяные ножны Кривой рожи, в которых до поры до времени спрятан «его пай».

Каждый вечер, после возвращения с охоты, Мичил должен принести воды из родника, до которого довольно-таки далеко. Туда и обратно его сопровождает кашляющий согбенный бродяжка, к которому те двое не обращаются иначе, как только лишь «Экчээле».

^{_{Каждый вечер… Мичил должен принести воды из родника…}}

Вчера бродяжка вдруг начал приставать с расспросами.

— Ты, видать, школьник. Наверное, и газеты читал. Может быть, и радио слушал. А мы тут очень давно промышляем. Забыли когда и на людях были. Расскажи-ка, как там сейчас дела. Что в колхозе? Что на фронте?

Мичил обрадовался этим расспросам. Самым подробным образом стал рассказывать, что сейчас происходит на белом свете. Что в колхозе сейчас очень трудно. Остались женщины, старики да ребята. Но все работают. Все планы выполняют. Сейчас все для фронта. Все для победы. Фашисты почти до самой Москвы поначалу дошли. Но им как дали! Как дали! Сейчас фашисты далеко от Москвы. Их колотят. Но война еще идет нелегкая.