Внук Персея. Книга первая. Мой дедушка — Истребитель

— Тогда, — Анаксагор встал за спиной Мелампа, скрестил руки на груди, — ты знаешь, о чем я тебя спрошу. Что ты ответишь?

— Да, да и нет.

— Я люблю шутки. И не люблю шутников.

— Какие шутки, ванакт? Ты задашь мне три вопроса. Ответы будут: да, да и нет.

Не оборачиваясь, Меламп жестом указал Анаксагору на мраморное ложе. Тот присел, не чинясь. Меламп же примостился на краю постамента, рядом с посохом Пеона — сучковатым, похожим на обычную дубину. Посох обвивал змей — мощный, головой касающийся руки бога.

В пасти змей держал шишку сосны.

— Начнем с начала, — сказал Анаксагор. — Мне донесли, ты год просидел под замком у басилея Филака. За что он посадил тебя в темницу?

— Я добывал жену моему брату.

— А я слышал, что за воровство.

— Можно сказать и так, — согласился Меламп.

В бороде целителя путалась улыбка — змейка в траве.

— Должно быть, это хорошо — любить своего брата. Меня боги обошли этой милостью. За что ты любишь брата? Он полезен? Послушен?

— Биант хороший. Честный. И обычный.

— А ты, значит, плохой, подлый и необычный?

— А ты, ванакт? Многие ли могут сказать о себе то, что я сказал о моем брате Бианте?

— Это и есть твои «да, да и нет»?

— Ты еще не задал мне вопросы, ванакт. Так, пустые разговоры.

Из щели выскочила мышь. Взобравшись на алтарь, она вцепилась в иссохшую лапку петуха — чье-то приношение. Змей, обвивший посох, мышку не пугал. Не устрашила ее и змейка-улыбка. Целитель повернулся к мышке, и под взглядом Мелампа зверек превратился в изваяние. Лишь подергивался кончик хвоста. Да сдавленный писк, полный предсмертного ужаса, огласил храм.

Меламп закрыл глаза, и мышь удрала.

— Хорошо, спрашиваю, — Анаксагор с интересом следил за мышью, пока та не скрылась из виду. Самообладанию ванакта мог позавидовать любой идол. — Я хочу, чтобы один человек не вернулся из вашего похода.

— Не вернется много людей, ванакт. Я же предупреждал: треть вакханок погибнет.

— Не притворяйся глупцом. Речь идет об одном человеке. Одном великом человеке.

— Насколько великом?

— Арголида устала от его величия. Арголида спотыкается под его тяжестью. Мы препочитаем мертвых героев. Ты в силах облегчить нам ношу, целитель?

— Да, ванакт. Мое первое «да».

— И ты не боишься говорить это здесь, в храме бога-врачевателя?

— А ты не боишься предлагать мне это здесь, в храме божественного лекаря?

— Я намерен излечить свою землю. Где, как не здесь?

— Я берусь за лечение. Мое второе «да», ванакт.

— Без колебаний? Без угрызений совести?

— Если я откажусь, я не получу мои два города. А если и получу, ты отравишь жизнь мне и моему брату. У тебя хватит яда на нас двоих. Верно?

— И снова повторю: ты умен.

— Я знал, что ты предложишь мне. Были колебания, были и угрызения. Все прошло, ванакт. Холодный, скользкий расчет. Я сделаю то, что ты хочешь. Ты дашь мне то, чего хочу я.

— Ты не боишься, что позже я захочу избавиться от тебя?

— Нет, ванакт. Вот они, мои да, да и нет.

Тени коверкали лицо статуи. Бог был раздражен услышанным. Согласно обычаям, на священной территории Пеона никто не имел права рождаться или умирать. Рожениц выносили за храмовые пределы, так же поступали с теми, у кого началась агония. Сейчас в присутствии божества рождался договор о смерти.

— Как ты намерен действовать? Яд?

— Оружие целителей — зелье. Яд — оружие змеи. Я владею и тем, и другим. Если Персей обезумеет, если он кинется истреблять аргивян и своих Горгон — кто заподозрит отравление? Нет, героя покарает божественный тирс Диониса. В это поверят без доказательств.

— Он умрет после ложной вакханалии?

— Нет. Зачем?

Взгляд, брошенный Мелампом на статую, говорил: я знаю обычаи.

— Твой ум острей моего, — признал Анаксагор. — После такого Персей будет проклят людьми. Изгнан из Аргоса, Тиринфа и Микен. Вряд ли кто-то согласится очистить его. Я, во всяком случае, не возьмусь. Убийца Горгоны — бродяга, раздавленный проклятием людей и осуждением богов… Ты — змея, друг мой Меламп.

— Благодарю, ванакт.

— Скажи, прорицатель… Нам удастся наш замысел?

— Я не вижу своей судьбы.

— Жаль.

— Но я вижу, что ты останешься ванактом Аргоса. В любом случае. Это тебя устраивает?

— Вполне, — кивнул Анаксагор.

9

Из трех дорог, начинавшихся от Дирасских ворот, та, что вела на Тегею, имела самый неприглядный вид. Не дорога — каменистая тропа, ведущая в горы. На повозке по такой пробираться — сущее наказание. Да и пеший замается ноги бить. Тем не менее, одинокий путник без колебаний выбрал Тегейскую. Вскоре городские стены скрылись из виду, а человек все шагал и шагал, упрямо и целеустремленно. Он спешил, едва сдерживаясь, чтоб не сорваться на бег.

Казалось, он спасается от погони, хотя никто его не преследовал.