Внук Персея. Сын хромого Алкея

Амфитрион кивнул. На душе было легко и весело. Сейчас, не произнеся ни слова, он назвал по имени причину, из-за которой через день собирался в Тиринф, да все откладывал. Вести из дому радовали. Сфенел вел себя тише воды, ниже травы. По любому поводу советовался со старшим братом. В отхожее место без совета не ходил. «Твой отец, — сообщал Гий, — вернул былую ясность рассудка и мудрость суждений. Рабы носят его в плетеном креслице с ремнями…» Двое силачей-номадов управлялись с грузным Алкеем, как няньки с младенцем. Лекари в один голос заявляли, что нога срастается изумительно. Осенью басилей сможет ходить, опираясь на посох. Гий, впрочем, сомневался, что Алкей захочет вновь ковылять по двору, когда рабы с успехом заменяют ему две здоровые ноги. Друг детства мыслил здраво, но в его рассуждениях крылась червоточинка. Пожалуй, думал Амфитрион, отец предпочтет хромать сам, нежели бегать с помощью номадов. В крайнем случае, отец велит привязать себя к боевой колеснице…

«С детства у меня две родины: Тиринф и Микены. Похоже, это навсегда…»

Отсюда, над оврагом, где суетились прачки, был хорошо виден микенский холм. В сравнении с тиринфским он казался гигантом. С трех сторон Микены окружали ущелья, где и в жару не пересыхали источники воды. Хозяин округи, город властвовал над горными дорогами, лежащими к северу, до самого Коринфа. Мосты, насыпи, тропы — все сжал в кулаке. В Аргосе болтали, что имя свое Микены получили в честь гриба, утолившего жажду великого Персея. В Тиринфе — что здесь Персей потерял «яблоко» от рукояти своего знаменитого меча. Микенцы же утверждали, что именно тут Горгоны, гнавшиеся за убийцей сестры, возрыдали в отчаяньи[40] — и повернули назад. Так, мол, возрыдает любой, кто покусится.

«Они правы. Рыдать врагу горькими слезами…»

У сына Алкея и раньше было, что защищать. А сейчас стало — вдесятеро.

— Идем, да? — спросил Тритон. — Охота?

2

— Ты б еще таран с собой прихватил!

— Корабельный!

Старшие братья-Электриониды прыснули. Хохотать в голос — запретно. Охота, все-таки: дичь распугаешь. Но удержаться, глядя на Еврибия, не было никаких сил. Надувшись, как жаба, багровый от злости, младший сын Электриона топнул ногой — дураки! — и поправил на плече тяжеленную критскую секиру. Двойное лезвие, сплошь в черно-зеленой окалине, хмурилось даже на солнце.

— Ты где такую древность раскопал?

— Не иначе, на свалке!

— Смейтесь-смейтесь! Потом спасибо скажете…

Еврибий был хмур подстать секире. Он уже и сам раскаивался в содеянном. Надо было копье брать. Или двузубую рогатину. Но честно признаться, что сглупил, не позволяла гордость.

— Спасибо, брат!

— За что?

— За веселье!

— За то, что сам эту дуру таскаешь, нас не просишь!

— Кабан тебя увидит — от страха сдохнет!

— От смеха!

— Цыц! — шикнул на болтунов Фиест. Он первым начал подтрунивать над секирой Еврибия, первым и закончил. — Слышите?

Из-за холма долетел звонкий лай. Лаконская сука Пирра[41] взяла след.

— Туда!

Оскальзываясь на мокрой от росы траве, с треском проламываясь сквозь густые заросли лещины, охотники рванули на звук. Следом торопились слуги — и двое ловчих, сдерживая псов, рвущихся с поводков.

— Лёжка.

Ловчий провел ладонью по примятой траве. Понюхал кончики пальцев. Вокруг носилась возбужденная Пирра — припадала к земле, заглядывала людям в глаза. «Ну что же вы? За мной! — вопило все естество собаки. — Я знаю, где добыча!»

— Свинья. С поросятами. Ушла.

— Когда?

— Недавно.

— Свинья? — Еврибий скривился. — Баловство, а не добыча.

— Тебе нужен лев? — ухмыльнулся кто-то из братьев.

— Мне нужен кабан! Матерый!

— Кабан рядом, — вмешался ловчий.

— Уверен?

Ловчий кивнул.

— Тогда вперед! Чего мы ждем?

— След, Пирра! След!

Рыжая с черными подпалинами сука только того и ждала. Миг — и унеслась прочь по дну лощины. Лишь хвост мелькнул за поворотом.

— Бежим!

Старшие Электриониды мчались впереди. Следом — Атрей с Фиестом. Молодые Пелопиды бежали ходко, ничуть не запыхавшись. Пожалуй, при желании они с легкостью обогнали бы сыновей ванакта. Хрипло, захлебываясь, лаяла свора. Критские и локридские псы — лобастые, с широкой грудью — рвались с поводков. Ловчие с трудом удерживали собак. У ручья Пирра замешкалась, потеряв след, и охотники настигли ее.

— Ищи, Пирра! Умница…

— Ха! От нее и кентавр не уйдет!

Вверх по косогору. Камни — из-под ног. Репейник цепляется за хитоны. Низкорослые колючки царапают голые икры. Терновник выставил шипы: порву! в клочья! Воинство холмов стоит насмерть, разя пришельцев. А те пыхтят, ломятся — поди задержи, бешеных…

— Стойте!

Пирра с оглушительным лаем прыгала вокруг дремучих зарослей можжевельника. Свою работу сука сделала отменно. Теперь дело за людьми и мощными локридскими кобелями. В десяти шагах от зарослей плоскогорье круто обрывалось. Отвесная стена из пористого песчаника уходила на три десятка стоп вниз. Свинья сама привела в ловушку себя и свое потомство.

— Ставим сеть?

Ликимния, сына ванакта от рабыни-фригиянки, тоже взяли с собой. Велели держаться за спинами старших. Из оружия малолетнему Ликимнию выделили нож и ловчую сеть.

— Сеть?! На свинью?

— Мы что, бабы?!