Внук Персея. Сын хромого Алкея

— Перед рассветом, значит… — пробормотал Птерелай, теряя интерес к гонцу. На Левкаде, самом северном острове архипелага, серьезных береговых укреплений не было. Времени с рассвета прошло — уйма. Местные вояки либо полегли без особой чести, либо, если не дураки, отступили в горы, где стоят две крепостцы — и заперлись там. В любом случае ублюдки-элидяне сейчас заняты грабежом. А раз так…

— Ты! — он ткнул пальцем в доверенного человека, молча ожидавшего приказаний. — Бегом в восточную гавань, поднимай бойцов. Корабли — на воду! Собрать всех, кто есть.

— Много ли тут есть, на Итаке? — усомнился доверенный.

— Хватит! Идите на Левкаду. Быстро, налегке. Взять только оружие. Я — за вами, сразу. Если придете первыми — ждите меня у Белой скалы.

И к гонцу:

— Ты — на мою ладью. Покажешь, где они высадились.

— Д-да…

Глянув вниз, Птерелай удовлетворенно кивнул: моряки успели разгрузить оба судна.

— Ладьи на воду! Живо! — рявкнул он, с легкостью перекрыв хор чаек. И махнул рабам: — Поднять клеть!

В груди клокотало пенное вино — веселая ярость. Обнаглели, басилейчики? Поживиться решили? Вырвать перышко из Крыла Народа? Ничего, дети Ехидны! Я напомню вам, чья ладонь крепче. На всю жизнь выучите, и внукам велите на носу зарубить…

Челнок ткнулся в берег в тот самый миг, когда Птерелай выбрался из клети на прибрежную гальку. Хруст камешков под тяжкой поступью Крыла Народа заглушил шелест утлой посудины, причалившей в полусотне шагов. Птерелай не обратил на челнок внимания. Куда больше его занимала расторопность моряков, стаскивавших ладьи в воду. Моряки старались вовсю. Птерелай усмехнулся: с такими-то орлами, да не раскатать в лепешку трусливых элидян?!

— Господин! Господин!

От кромки прибоя, оскальзываясь и увязая в сыром песке по щиколотку, к нему спешил лохматый парень.

— С Закинфа я! Беда у нас!

Гонец другой, а слова знакомые. Таких совпадений не бывает.

— Вас атаковали. Высадились перед рассветом?

— Да! Откуда…

Раскрыв рот, парень глазел на всеведущего хозяина Тафоса.

— Кто напал? Сколько кораблей?

— Пилоссцы, и еще с ними… Не знаю, кто, господин! Три десятка кораблей…

Этот тараторил без запинки. В глазах слезой блестела рабская, собачья надежда. Сейчас, сейчас неуязвимый внук Посейдона придет на помощь южному соседу Закинфу — и враги в страхе кинутся наутек! Внук Посейдона медлил. Не поздно ли ты спохватился, сын Тафия? Столько лет выгрызал себе владения на материке, и вот — решил создавать островное царство. Ты упустил время. Крысы собрались с духом, напали всей стаей. Острые зубы, цепкие коготки…

— Эй, ты! — рявкнул Птерелай, зовя посыльного. — Ветром в восточную гавань! Передашь: отплывать без промедления.

— На Левкаду? Так они уже…

— Нет!

Гонец в восторге замер. Затаил дыхание, боясь пропустить хоть слово. Крыло Народа все предусмотрел! Сейчас могучий флот телебоев устремится…

— Всем идти на Тафос. Понял? На Тафос!

— Я понял, — кивнул посыльный. — На Тафос.

— Ты еще здесь?!

Посыльный не стал дожидаться, пока его поднимут в клети. Ловко, как белка, он принялся карабкаться вверх по толстой веревке с узлами. Парень с Закинфа бессмысленно моргал, следя за верхолазом. Парню казалось, что он ослышался. Почему на Тафос? Ведь враги атакуют родной Закинф! И тут до парня дошло: тридцать вражеских кораблей! Он сам сказал. Но ведь он забыл сообщить главное!

— Господин! Господин!

— Что?!

Искаженное яростью лицо Птерелая нависло над гонцом, как гневный лик божества. Парень зажмурился от ужаса, прикрыв голову руками. Но все же нашел силы пролепетать:

— Семь высадилось… только семь!..

— Что — семь?!

— Семь кораблей. Из тридцати. Остальные пошли дальше.

— Куда?

— Господин, всего семь кораблей! Молю тебя! Нам нужна помощь!

— Куда они пошли? Остальные корабли? Отвечай!

Птерелай ухватил гонца за грудки и встряхнул так, что у парня лязгнули зубы.

— Н-на с-север…

На севере от Закинфа лежал Тафос.

— Шевелитесь, сукины дети! — заревел Птерелай на моряков. Те надрывались из последних сил. Вот ладья, шипя по-драконьи, вспорола днищем чешую мокрой гальки и закачалась на пологой зыби. Вторая сопротивлялась, но моряки навалились на упрямицу, и та сдвинулась с места. «Опоздал? — билось тараном в мозгу Птерелая. — Плевать на Закинф, на Левкаду. Даже на Итаку… Главное — удержать Тафос. Город, крепость, символ. Для этого ты должен быть в родных стенах. Одно твое присутствие окрылит друзей и устрашит врагов. Хорошо, что на сей раз Комето осталась во дворце. А Эвер… О боги! Как посмел ты, ничтожество, забыть о сыне? Последнем и единственном? Тебе мало могил?!»

— Эвера! Эвера ко мне! Быстро!

— Я здесь, отец.

— Мы уходим домой.

— Я слышал, отец. Я буду сражаться рядом с тобой.

Эвер успел облачиться в легкий панцирь из кожи, усеянной бронзовыми бляшками. На поясе — меч, в левой руке — круглый щит.

— Рядом со мной? — ужас полоснул ножом по сердцу.

— Да, — кивнул юноша.

— Нет! Бегом на ладью!

— А ты?

Девятый вал клокотал в душе, готовый вырваться наружу львиным рычанием. Нельзя! Это последыш. Пока Комето — всего лишь дочь, пока ты еще колеблешься… Титаническим усилием Птерелай укротил бешенство.