«Ап!» Мишка сказать не успел. Доска вывернулась из-под Кузькиных ног, и он загремел вниз головой. Публика разразилась восторженным гоготанием, сквозь которое прорезался исполненный душевной муки вопль кормщика:
– Я же упреждал!!!
– Але… Ап!
Мишка и Демка задним сальто соскочили на землю, Мишка снова поднял руку с кинжалом и проорал:
– Слава православному воинству!
– Слава!!! Ха-ха-ха! Ой, мамочка, лопну сейчас! Ой, не могу! Хо-хо-хо!
Кузька снова влез на лавку и теперь растеряно оглядывался в поисках доски и поленца. Публика развлекалась по полной программе, вплоть до слез и падения на землю. Гогот заглушал безутешные рыдания кормщика где-то в задних рядах.
Наконец Немой, выскочив в круг, сгреб Кузьку вместе со скамьей и уволок в угол амбара. Мишка снова положил на лавку поленце, поперек него другое, сверху водрузил доску. Этот номер, кроме него, не научился делать никто, поэтому он сейчас выступал соло.
– Ставлю куну, что свалится! – раздался голос в толпе зрителей.
– Три, что устоит! – тут же донеслось в ответ.
– Пять, что свалится!
– Принимаю!
Мишка поймал баланс, закачался в двух плоскостях. В амбаре наступила мертвая тишина. Мишка поиграл на нервах у зрителей, взмахнув пару раз руками так, словно терял равновесие, и оба раз получил в награду дружное «Ах!» публики. В звенящей тишине откуда-то из заднего рада отчетливо донесся трагический шепот кормщика:
– Ну все… покойник.
Мишка медленно вытащил из-за пояса кинжалы, сделал вид, что собирается жонглировать и снова теряет равновесие. На этот раз получилось плохо – чуть не упал на самом деле. Публика замерла, чей-то напряженный шепот прозвучал словно гром небесный:
– Полгривны, что свалится!
– А вот хрен тебе! Гривна, что устоит!
– Принимаю!
– И я принимаю!
Клинки замелькали в воздухе.
– Ап! Слава православному воинству!
– Слава!!! Слава!!! Молодец, парень! Давай еще! О-го-го!
Мишка отбежал в угол, где Немой готовился к своему выходу.
– Андрей, работаешь с Демкой, а я пока попробую этого обалдуя в чувство привести.
Подхватив под мышки совершенно впавшего в апатию Кузьму, Мишка втащил его на улицу и принялся тереть ему лицо снегом. Кузька не реагировал, тогда пришлось закатить ему пару затрещин.
– Ой, Минька…
Снова растирание снегом.
– Минька! Не надо, больно!
– Слышишь меня? – Мишка потряс Кузьму за плечи.
– Ты чего, озверел?
– Слышишь меня?
– Да слышу, слышу, всю морду…
– Встать!
– Да ладно тебе…
Подзатыльник.
– Ой, ты че…
– Встать! – Мишка уже не говорил, а рычал.
– Ну, встал…
– Кувырок вперед! Быстро!!! Еще один! Еще! Кувырок назад!
– Ты чего, Минь… Да делаю уже!
– Еще! Встать на руки! Стоять! Стоять, я сказал!!! Теперь встал на мост! Поднялся! Пошел колесом! Еще! Еще! Очухался?
– Да все уже, Минь, все!
– Только попробуй мне еще раз дураком выставиться!
– Все, Миня, все, я больше не…
– А больше и не надо, хватит уже. Пошли работать.
В амбаре Немой как раз заканчивал демонстрировать искусство работы с кнутом. Демьян стоял, раскинув руки крестом. Два небольших огарка свечи стояли у него на ладонях, третий – на голове. Немой трижды взмахнул кнутом: щелк, щелк, щелк – все три свечки погасли, Демка не вздрогнул, не моргнул.
Мишка подхватил приготовленное бревно толщиной с икру взрослого мужчины, рыкнул на Кузьку, чтобы тащил козлы, и побежал на середину круга. Уложил бревно на козлы, отбежал в сторону. Немой немного постоял, глядя на реквизит, потом начал со свистом раскручивать кнут в воздухе.