Внутреннее обозрение

Подъезжал я к Одессе и думал: вот, хорошо, что не прямо в Петербург попадаю я, все-таки переход будет не так резок: я здесь еще встречу лето… Подъехал: господи боже мой! Какое лето! Дождь ливмя, слякоть непомерная… Солнце, правда, горячо, да и от него скоро мы скрылись, ибо должны были по доброму часу провести в таможне…

«Вот тебе и переход», – думал я, выходя из таможни и садясь на дрожки, едва видневшиеся из-под грязи. И с горя заговорил с извозчиком; узнав, что он крепостной, я спросил:

– Что же, у вас по крестьянству с помещиками все хорошо?

– Все хорошо.

– А тут по соседству, я слышал, какие-то были неприятности?{26}

– Нет, кажись ничего… Вот на Ланжероновой даче земля обвалилась, так это разве? – И он сделал мне описание обвала – такое толковое и ясное, что я получил о нем совершенно отчетливое представление, которое несколько затемнилось только тогда, когда я увидал рисунок обвала в «Иллюстрации»{27}.

Дорогою, вспомнив, что у меня русских денег нет, меняю я французский золотой: жид дает мне за него 5 руб. 50 коп. Приехав, даю рублевый билетик извозчику – он мне сдает какими-то бумажками. Бумажка потерта и разорвана, вставлена в рамки, как у нас обыкновенно делают с ветхими кредитными билетами: на ней можно разобрать: 10 копеек, valable pour dix copeks[5], и четкую подпись: Абаза. «Что это такое?» – «Чарочные», – отвечает извозчик. Что за диковина!.. Обращаюсь к служителю гостиницы, тот подтверждает, что эту сдачу можно брать без опасения, что абазовские деньги ходят отлично и что за них даже промен платится. «Как промен?» – «Да-с, теперь за серебро промену платится у нас семь и восемь копеек, а ежели хотите абазовских получить, так четыре или пять заплатите… А ходят одинаково… Вот алексеевских не берите-с: они только у него в гостинице и берутся, а ходу настоящего не имеют»{28}.

Хорошо, думал я, это значит – опять безденежье. Вот тут, видно, Петербург бессилен: не шлет денег в провинции, хотя и необыкновенно богат сам, как возвещал М. П. Погодин!{29} А впрочем, скорее надо полагать, что денег-то и вообще у нас не очень много. Но по крайней мере все же хоть для размена есть что-нибудь, а за Петербургом и в этом недостаток. Я при проезде от Одессы до Петербурга обозрел и даже прочувствовал этот недостаток, и потому, пожалуй, распространюсь о нем.

В Петербурге еще, кажется, в мае месяце состоялся указ о выпуске 6 000 000 разменной серебряной монеты, 72-й пробы, и 3 000 000 медной, 32-х-рублевого в пуде достоинства. В Петербурге, вследствие того, прежняя мука с разменом денег почти прекратилась. Но недалеко вышли новые денежки за пределы Петербурга: до Москвы еще доехали, а до Казани уж никак… Даже во Владимире уж начинается недостача мелкой монеты, а за Владимиром – на свои кредитные билеты

Всяк надежду кинь{30}.

Спросите себе что-нибудь на станции, хоть копеек на 40, и дайте рубль: «Помельче нет ли-с?» – стереотипный запрос. Говорите, что нет, вам объясняют, что надо менять посылать, и, заставив вас прождать минут десять, приносят вам 55 копеек. Вы замечаете, что недостает 5 коп., и узнаете, что это – за промен. «Да какой же промен? Я сдачи требовал, а не деньги менял», – возражаете вы. «Да что же нам-то делать, – получаете в ответ, – мы сами платим». И этим вы должны удовлетвориться.

Впрочем, вероятно, есть немало господ, которые не так легко удовлетворяются: нередко вы встречаете продавцов, которые предварительно спрашивают вас: «Есть ли мелочь?» – а иначе не хотят отпускать товара. Им, видно, приходилось иной раз жутко от покупателей, не хотевших ни под каким видом платить промена.