После этого странного и невразумительного разговора с Ниной Зимину писать исторический роман расхотелось. Он понял, что никакого различия между физическим ощущением действительности и состоянием ума у него не наблюдается. Зимину захотелось побыть одному, чтобы обдумать неожиданный поворот в его жизни. Но ему не повезло, в коридоре он встретился с Горским. Обычно, увидев Зимина, тот загадочно улыбался. Зимин привык к его улыбке-приветствию и давно оставил попытки понять, что смешного он видит перед собой. На этот раз Горский был серьезен и, наверное, поэтому выглядел уставшим. Он был чем-то взволнован. Глаза его самым неприятным образом светились изнутри, они напоминали фонарики — яркие, колючие, холодные, беспросветно мрачные, словно злые люди вставили в них коричневые светофильтры. Зимин вспомнил, что Горский так выглядит перед важной работой. Он словно бы волновался, что не справится и не оправдает. Вот этот характерный трепет Зимин и удивил, если бы на Луну доставили очередного пациента, то об этом было бы известно заранее. Но новых поступлений не было. О какой же работе может идти речь?
— Что-то случилось? — спросил Зимин автоматически. Он пожалел, что не смог сдержать свое любопытство, рассчитывал, что напряженная работа победит желание заниматься историческим повествованием. Вопрос был скорее риторический, чем познавательный. Зимин не ждал ответа, но Горский, к его удивлению, ответил.
— Представь себе — случилось. Тут такое завертелось, что я даже не знаю, как и сказать. На ближайший месяц о личном времени забудь. Начинаем большое дело. Ты у нас солистом будешь. А что — может и к лучшему — меньше будешь в стрелялки играть. Работа — она часто занятнее развлечений. Кстати, я так понял, что ты и сегодня хотел вечером побыть один? Что за причуда?
— Я должен отвечать?
— Да.
— Хотел вечером поработать с рукописью дневника.
— Думаешь, у тебя получится что-то стоящее?
— В каком смысле?
— Ну, роман или сборник рассказов. Что-то похожее на литературное произведение?
— Разве мне было приказано написать книжку? — удивился Зимин.
— Нет. Но это само собой разумеется.
— Я не понял. — Зимин с ужасом понял, что врет своему начальнику и ему совершенно не стыдно. Он не знал, какую игру ведет Горский, но участвовать в ней не хотел. На Луне с ним такое случилось в первый раз.
— Ты бы мог написать детектив.
— Мои пациенты, скорее, больные. На преступников они не тянут.
— Тогда исторический роман.
— Не выйдет. У них не наблюдается различия между ощущением действительности и состоянием ума.
— Что-то очень умное сказал. Сам-то понял? Вычитал у литературоведов?
Зимин решил не признаваться в том, что процитировал Нину. Но упоминание о литературоведах не понравилась ему. Если добавить вчерашние разговоры о метареализме, Нина выглядела совсем странно.
— Нет. Я хочу сказать, что исторический роман мне написать будет трудно. Нет материала.
— Бытовая драма?
— Исключено.
— Остается фантастика.
— Может быть.
— Вот как? — Горский довольно хохотнул. — Меньше всего ожидал услышать от тебя такое странное признание. Ты хочешь сказать, что все те записи, с которыми я уже ознакомился, на самом деле фантастика?
— Я и не заметил, как это получилось, — соврал Зимин. — У нас на базе каждый по-своему со скукой справляется. Сам знаешь.
— Про других мне не интересно. Ты давай про себя рассказывай. И не увиливай.
— Я не делаю ничего противозаконного.
— Надеюсь, что так.
Пришлось Зимину придумывать оправдания по ходу дела. Это оказалось нетрудно.
— На Луне все, что ни происходит, без исключения, кажется фантастическим и ненастоящим. Особенно люди.
— И я?
— Иногда, не каждый раз.
— Ты считаешь, что все, с кем ты сейчас встречаешься. Ведут себя неестественно?
— Это бы многое объяснило.
Зимин почувствовал, что говорит лишнее, но смолчать не сумел, увлекся. Будто бы у него появилась потребность немедленно рассказать Горскому о самом главном, что его интригует в последнее время. Начальник предположил, что он пишет фантастику. Зимину это очень понравилось.
— Хочу рассказать о странной идее, которая не дает мне покоя: глубокое непонимание ситуации, возникшей в конце прошлого века. Как функционировало общество, при чудовищном разброде мнений по любому вопросу, характерном для тогдашнего общества? Я удивился, когда выяснилось, что существование всеобщего разброда в умонастроениях людей начала века не отрицается нашей исторической наукой. А люди жили. Как? Почему? Не понимаю. Это абсолютно фантастический сюжет.
Горский понимающе кивнул. А может быть, мне просто показалось, что понимающе. Однако, кивнул. На лучшую реакцию Зимин и надеяться не мог.
— Хочу понять. И мне кажется, что разобраться с деталями можно будет только, написав фантастический рассказ. Страшно признаваться, но одних фактов мне не хватает, приходится добавлять человеческие эмоции. Как это приходится делать, допрашивая пациентов. Разве нет?
— Верно. Обязательно нужно учитывать субъективные впечатления. Это ты верно подметил. И что, получается?
— Похвастаться пока нечем. Работаю.
— Надеюсь, ничего нравоучительного?