Внутренняя линия

Здесь, в Москве, он временами приезжал в их квартиру в Среднем Кисловском переулке, где над воротами стояли замершие в горделивом шаге каменные львы. Згурский странно походил на этих величественных хищников: от него исходила мощь, какая-то неукротимая природная сила. Татьяна переполнялась гордостью, когда, прогуливаясь по Зубовскому бульвару с молчаливым подполковником, ловила восхищенные взгляды сверстниц.

Татьяна Михайловна не представляла себя без этого сильного широкоплечего мужчины с белым крестиком святого Георгия на груди, с аксельбантами императорского флигель-адьютанта, с его сказкой о Тами и огненном драконе. Но когда Згурский сделал предложение, она не смогла сказать ни «да», ни «нет». Слова будто приросли к гортани.

Вскоре он уехал на Кавказ, и только после его отъезда Татьяна Михайловна с ужасной отчетливостью поняла, что просто не может жить без своего Володечки.

Поженились они через год, когда тот приехал в отпуск. Потом был Тифлис, школа для солдатских детей, рождение Ольги. И война — ужасная кровавая буря, сокрушившая знакомый, привычный мир.

Татьяна Михайловна остановилась, увидев перед собой овеянное уже недобрыми легендами здание на Лубянской площади. Отдышавшись и придя в себя, она свернула на Большую Лубянскую улицу и пошла вниз, стараясь не привлекать постороннего внимания.

«Вот тут, на Большой Лубянке был когда-то терем князя Пожарского, — вспомнились ей слова мужа. — Здесь же стоял острожек, который князь со своими домочадцами и пушкарями из здешней слободы отстаивал от поляков». Забавно, как жизнь порой поворачивает… Володечка рассказывал, как предка хотели повесить на дубу, да чудом среди ясного неба в дерево угодила молния — и по тому небесному знаку Францишека помиловали. Как завязалась дружба спасителя России и пленного шляхтича. Дерево… Татьяна Михайловна издалека увидела его. Оно стояло у ограды старого господского дома, как ни в чем не бывало, тянулось вверх шестую сотню лет, вздымая к небу расколотую молнией вершину. Володечка говорил, что когда в жизни у него случались неурядицы, и он не мог найти ответа на терзающий душу вопрос, стоило обнять огромный ствол, прижаться к шершавой, исчерченной извилинами коре, и ответ находился будто сам собою. «Предок вразумляет», — шутил Згурский.

Татьяна Михайловна подошла к дереву, в задумчивости погладила грубую кору и прильнула к стволу всем телом, не сдерживая больше слез. День хождения по городу ушел впустую. Лишь в одном месте, где она ожидала найти друзей и знакомых, двери ей открыл тот, кого она надеялась увидеть. Узнав Татьяну Михайловну, он поперхнулся, моментально втянул ее в квартиру, захлопнул дверь и гневно зашептал:

— Татьяна, вас никто не видел? Как вы могли прийти сюда? У меня жена, дети! Я работаю в таком учреждении, каждый вечер дрожу! А тут вы! Давайте, давайте, я вас черным ходом выпущу! Прошу извинить, но не приходите сюда больше!

У Татьяны Михайловны чуть не подкосились ноги в тот миг. И теперь она стояла, вцепившись в заветный дуб, шепча ему:

— Помоги, родненький! Пусть Володечка меня услышит! Не могу так больше! Спаси, ведь ты же можешь!

Дуб молча шелестел у нее над головой. Мимо шли люди, но она не замечала их — сейчас ей было все равно. Москва, ее Москва, которая снилась все прошедшие годы, не принимала свою дочь, исторгала, как занозу… Отчаявшись получить ответ, Татьяна отпустила дерево, отряхнулась, повернула голову, замерла.

— Татьяна Михайловна! Вот так чудо! Вы ли это? — Сквозь профессорские золотые очки на нее близоруко щурился седобородый пожилой мужчина. — Вы меня не помните? Я — профессор Дехтерев! Мы с вами на юг ехали в восемнадцатом году! Когда банда на поезд напала — помните?

— Да, — только и смогла прошептать женщина.

— Я же вас по всей стране ищу! ОГПУ на уши поставил, а вы, оказывается, здесь — в Москве! Вот уж встреча, так встреча!

ГЛАВА 14

«Если разведчик перестает думать об опасности — он в опасности».

Сидней Рейли

Май 1924

Дзержинский в который раз читал исписанные листы, собранные в унылой серой канцелярской папке с мало кому говорящим именем «Владимир Григорьевич Орлов» на обложке. Жизненный путь корифея тайной войны был столь извилист и причудлив, что пиши Феликс Эдмундович романы, и придумывать ничего бы не пришлось. Годы конспиративной деятельности приучили Дзержинского не верить никому, никогда и ни при каких обстоятельствах. Товарищи по партии удивлялись его бдительности и проницательности, а секрет был прост — каждый привлекший внимание автоматически оказывался под подозрением. Конечно же, Орлов-Орлинский не был исключением. Еще бы — один из начальников военной контрразведки императорской Ставки вдруг по волшебству превратился в польского коммуниста Болеслава Орлинского.