Внутренние война и мир

Наставники, деды, отцы, сыны, внуки,

Шурины, тести, дяди — все наши родные.

Их убивать не желаю, Мадхусудана, хоть и грозящих смертью,

Даже за власть над тремя мирадли, не то, что за-блага земные.

О Джанардана, после убийства сынов Дхритараштры,

Что за радость нам будет? Мы согрешим, убивая грозящих оружьем.

Арджуна сказал:

Выпал из рук Гандива, вся кожа пылает;

Стоять я не в силах, мутится мой ум.

Зловещи знамения вижу, не нахожу я блага

В убийстве моих родных, в сраженье, Кешава.

Не желаю победы, Кришна, ни счастья, ни царства;

Что нам до царства, Говинда, что в наслаждениях жизни?

Арджуна делает обусловленное заявление; его слова со всех сторон ограничены условиями. Арджуна не свободен от иллюзии «счастья». Он, просто-напросто, спрашивает, какой смысл в счастье, если путем его достижения станет убийство близких людей, какой смысл в царстве, если для этого нужно убить собственных родственников.

Арджуна стремится к царству, к радостям и удовольствиям, которые оно дает — но только, если его можно получить, не убивая близких людей. Он не сомневается в том, что царствование приносит счастье. Арджуна уверен, что власть обеспечивает истинное благо. Лишь необходимость убить близких людей заставляет его колебаться.

Полезно понять это состояние ума. Мы также часто мыслим в терминах условий. Вайхингер написал книгу под названием «Философия “если, то”». Кажется, вся наша жизнь основана на «если»: «Если то-то и то-то произойдет определенным образом, то я буду счастлив; если события будут развиваться иначе, тогда я не буду счастлив. Если то-то и то-то произойдет определенным образом, то на меня снизойдет истинное благословение, в обратном случае я его лишусь». Но в одном мы уверены, одно нам ясно: счастье возможно, просто необходимо выполнить определенные условия.

Забавно, что каждый, кто ставит жизни условия, никогда не достигает счастья. Но почему? Дело в том, что человек, чьи иллюзии по поводу счастья еще не разрушены, никогда не будет счастлив.

Только человек, познавший истину о том, что подлинное счастье недостижимо в этом мире, может испытать счастье.

Это выглядит парадоксально. Если человек считает, что для счастья необходимо просто выполнить определенные условия, то он не увидит в этом мире ничего, кроме все новых и новых печалей. В сущности, если вы ищете горе, загляните под маску счастья. Лучший способ найти печаль — искать счастье. Когда человек ищет счастья, ему кажется, что оно есть. Но когда человек находит его, оказывается, что счастье влечет за собой печаль. Погрузившись в печаль, человек уже не может спастись.

Арджуна должен был задать следующий вопрос: «Где в этом мире возможно счастье, где в этом мире возможно истинное благо, служит ли царствование аутентичным, подлинным целям?» Если бы он спросил об этом, тогда его вопросы не были бы связаны условиями, а ответы Кришны были бы совсем иными. Но Арджуна спросил: «Разве возможно достичь счастья через убийство близких людей?»

В его понимании счастье возможно — и пока близкие ему люди живы, он готов наслаждаться им. Арджуна считает истинное благо достижимым; он также верит, что царствование имеет цель и смысл — но только если близкие живы.

Будда и Махавира смогли постичь тщету царства, бессмысленность поисков счастья в этом мире. Арджуна не сумел возвыситься до этой истины. Во всех утверждениях Арджуны отражается конфликтное состояние ума. По существу, он не понимает, что вещи, которые он называет напрасными, действительно напрасны. Каждый раз, когда Арджуна задает вопросы о смысле, о благе, происходит одно и то же: в глубине души он уверен, что понимает смысл, знает путь к благу — просто прежде нужно выполнить определенные условия.

Арджуна не сомневается в том, что счастья можно достичь, лишь реализовав определенное «если».

Я слышал такую шутку.

Мне рассказывали, что когда Бертран Рассел умирал... но это всего лишь шутка. Услышав эту новость, священник немедленно отправился к Расселу. Всю свою жизнь Рассел был стойким атеистом. Священник лелеял надежду, что наступил благоприятный момент, когда, испугавшись близящейся смерти, Рассел вспомнит о Боге. Но священнику не хватило смелости подойти к Расселу, хотя тот и находился на смертном одре. Он стоял за толпой людей, которые собрались у постели философа, ожидая пока подвернется возможность напомнить Расселу о необходимости попросить у Бога прощение.

Неожиданно Рассел повернулся на бок и сказал: «О, Боже!»

Услышав, что Рассел упомянул имя Бога, священник решил, что наступил подходящий момент. Он подошел ближе и сказал Расселу, что хотя бы сейчас тот должен попросить у Господа прощения.