Внутренний порок

— Мы поняли, что у нас во многом схожие мнения о правительстве США.

— М-м, такая расовая гармония, в это я врубаюсь.

Тарик смотрел на Дока с чудной напряжённостью, глаза у него пожелтели и заострились.

— Что-то ещё есть, — предположил Док.

— Моя прежняя банда, Артезийские Калики. Когда я из Чино вышел, давай их разыскивать — и вижу, не только их никого нет, а и сама поляна пропала.

— Отпад. В каком смысле — пропала?

— Нет её. Размололи в куски. Одни чайки кормятся. Думаю, глюки у меня, поездил по округе немного, возвращаюсь — всё равно нету.

— Ага. — Док напечатал: «Не галлюцинирует».

— Никого и ничего. Город-призрак. Только щит здоровенный торчит: «Скоро на Этом Месте», — дома по дятловым ценам, торговый центр, ещё какая-то срань. И угадайте, кто там строит.

— Опять Волкманн.

— Точно.

На стене у Дока висела карта местности.

— Покажите. — Район, в который ткнул Тарик, располагался вроде бы по прямой отсюда на восток, вдоль бульвара Артезия, и через полторы минуты чтения карты Док сообразил, что это, должно быть, и есть участок «Жилмассива «Вид на канал»». Он сделал вид, будто определяет национальность Тарика: — А вы, типа, ещё раз, кто — японец?

— Э-э, вы давно ли этим занимаетесь?

— Похоже, это к Гардене ближе, а не к Комптону, только и всего.

— Вторая мировая, — ответил Тарик. — До войны большая часть Южного Центра всё ещё была японскими кварталами. Тот народ отправили в лагеря, а мы заселились, как новые япы.

— И теперь ваша очередь двигаться дальше.

— Скорее месть белого человека. Трассы возле аэропорта не хватило.

— Месть за?..

— Уоттс.

— Беспорядки.

— Кое-кто из нас говорит «восстание». Важняк — он просто выжидает.

Долгая печальная история лос-анджелесского землепользования, как никогда не уставала подчёркивать тётка Рит. Мексиканские семьи вышвырнули из оврага Чавес, чтобы выстроить стадион «Живчикам», из Банкер-Хилла вымели индейцев ради Центра музыки, район Тарика весь сгребли бульдозерами для «Вида на канал».

— Если я раздобуду вам однокрытника, он вам долг вернёт?

— Не могу вам сказать, какой он.

— И не нужно.

— А, и вот ещё — авансом я вам ничего дать не смогу.

— Это ништяк.

— Млат был прав — вы один такой ебанутый белый.

— Как поняли?

— Сосчитал.

ДВА

Док поехал по трассе. Восточные полосы кишели автобусами-«фольксвагенами» в дрожких огурцах, уличными полусфериками в одной грунтовке, деревяшками из настоящей дирборнской сосны, «портами» с телезвёздами за рулём, «кадиллаками» со стоматологами, что направляются на внебрачные свиданки, безоконными фургонами, в которых развёртываются зловещие подростковые драмы, пикапами с матрасами, набитыми сельской роднёй из Сан-Хоакина, — все они катили бок о бок в эти огромные застроенные поля без горизонтов, под линиями электропередачи, и все приёмники лазерно нацелены на ту же парочку последних АМ-станций, под небом как разбавленное молоко, а белая бомбардировка солнца засмоглена до невнятного мазка вероятности, в чьём свете поневоле задашься вопросом, возможно ли когда-нибудь то, что можно считать психоделикой, или — облом! — всё это время она происходила где-то на севере.

Начиная с Артезии знаки вели Дока к «Жилмассиву «Вид на канал», по замыслу Майкла Волкманна». Там попадались ожидаемые местные парочки, которым не терпелось взглянуть на следующий КуГоЗаЦ,[4] как тётка Рит склонялась называть большинство своих знакомых типовых домов. То и дело по краям ветрового стекла Док засекал чёрных пешеходов, офигелых так же, как, должно быть, и Тарик: может, они искали свой прежний район, комнаты, в которых раньше день за днём жили, неизменные, как оси пространства, но теперь их отобрали на беспорядок и разор.

Стройка тянулась в дымку и мягкий аромат туманной составляющей смога, пустыни под мостовой — ближе к дороге образцовые прототипы, чуть в глубине законченные дома, а сразу за ними скелеты новых построек, уходят в ещё не ставшие городом пустоши. Док миновал ворота и доехал до участка голого строительного ортштейна: дорожные указатели установили, но улицы ещё не замостили. Оставил машину на будущем углу Кауфмана и Брода и вернулся пешком.

Отсюда открывались профильтрованные виды на чуть ли не совсем заброшенный рукав канала Домингеса для контроля паводков — забытого и отрезанного милями мусорных свалок, перепрофилирования, отходов промышленных предприятий, что либо процвели, либо провалились, — и домики выглядели более-менее испански-колониально — с не-обязательно-несущими балкончиками и красными черепичными крышами, они по задумке должны были навевать мысли о более дорогостоящих городках, вроде Сан-Клементе или Санта-Барбары, хотя пока вокруг, куда хватало глаз, не торчало ни одного тенистого дерева.