И снова пустились ее губки в свое восхитительное путешествие вниз по вершинам и низинам моего тела, закончив свое движение кульминацией, от которой я пришел в грандиозный экстаз. Похоже, никогда в жизни я не знал, что такое половое удовлетворение, — не знал ничего подобного! Это было за пределами моих представлений и мечтаний. На небесах и на Земле ничего, абсолютно ничего прежде не вызывало во мне такой ослепительной радости!
Когда я проснулся, было уже далеко за полдень. Я принял душ — что-то новенькое для меня, и оделся во все чистое — что тоже не входило в мои привычки. Я даже улыбнулся Мелахат-ханим — какое несвойственное мне поведение! — когда она помогала официанту подавать мне завтрак.
Весь мир источал прелестный запах, лучился ярким светом — тоже что-то новенькое для меня.
— А где моя радость Ютанк? — спросил я.
— Когда привезли машину, — отвечала она, — они с Карагезом уехали за ее водительскими правами.
Конечно же, все просто. Ведь я снабдил ее соответствующим удостоверением личности и свидетельством о рождении реально существовавшей девочки: если бы не ее скрытая от властей смерть, ей было бы сейчас столько же лет, сколько и Ютанк. Но Карагезу придется многому ее научить, прежде чем она сможет сдать на права.
Я вышел в прохладный внутренний дворик и сел в кресло. Из комнаты Ютанк выскочил один из ее мальчишек, совсем нагишом, побегал кругом и исчез. Вернулся он уже в штанишках и попытался тихонько прокрасться мимо меня. Слишком близко. Я потрепал его по голове и улыбнулся ему. Он, ничего не понимая, уставился на меня с открытым ртом.
Я достал из кармана монетку и отдал ему, а этот маленький негодяй уставился на нее с подозрением. Тогда я достал и отдал ему банкнот в десять лир. Перед тем как взять, он долго с удивлением поглядывал то на него, то на меня.
Пришлось достать и отдать этому змеенышу банкнот в сто лир — чуть ли не целый доллар США. При этом я сказал:
— Когда, малыш, в следующий раз увидишь Ютанк, передай ей вот что: перед ней бледнеют солнце и луна, вместе взятые.
Не зная, как все это понимать, он умчался, бормоча под нос услышанную от меня фразу, чтобы не забыть. Но вдруг он вернулся и спросил:
— Султан-бей, а можно есть виноград, который нам хочется?
Я снисходительно улыбнулся и сказал:
— Конечно.
Спустя некоторое время послышался рев подъезжающей машины. Я встал, чтобы лучше видеть ворота: в них стрелой влетел автомобиль и, затормозив так, что взвизгнули шины, припарковался точно на месте стоянки.
Это был белый БМВ — высокоскоростной седан с низкой посадкой и широким корпусом. Изнутри лобовое стекло и окна защищались непроницаемыми для постороннего взгляда пластмассовыми экранами. Ютанк вышла из машины со стороны водителя. Белый плащ с капюшоном и чадра скрывали ее с головы до ног, оставив видимыми лишь черные, как терновые ягоды, глаза, да и те затенял козырек капюшона. Скромно и изящно, крадущейся походкой, она прошла через двор. Я хотел остановить ее, но она повернулась, с опущенными глазами скользнула мимо и исчезла в своей комнате.
Я тут же встревожился: уж не сделал ли я что-то не так, не обидел ли ее чем?
Из седана вылезал Карагез с какими-то свертками. Их подхватил мальчишка и помчался в комнату Ютанк. Дверь за ним захлопнулась. В тревоге я подошел к Карагезу и спросил:
— Как машина — все нормально?
— Отличная! — похвалил он. — Одна у них только была такая, уже готовая для отправки богатому чиновнику, но, как только я передал им ваш заказ, они уступили ее нам и даже, как бы в качестве дополнительной скидки, немедленно перегнали ее в ваш дом. Ход у нее прекрасный, хотя скорость (…) — несется как шайтан.
— Ей-то понравилась?
— Еще бы! Вся над ней слюнками изошла.
— А когда ей сдавать на права?
— Да мы уже их получили. Я всего лишь показал ей то, что мне показал продавец, да еще как рулить, ну и все такое. А через десять минут она уже все освоила. Экзаменатор поклялся, что давно уже не видел лучшего водителя. Чудеса да и только!
— Ну что ж, неудивительно, — резюмировал я. — Умелому наезднику на верблюдах ничего не стоит освоить автомобиль для дорожных авторалли.
— Что правда, то правда, — согласился Карагез.
— Но чем же она тогда расстроена? — спросил я.
Он думал, думал, затем сказал: