Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России

Впоследствии Гучков утверждал, что, когда Сухомлинов вступил в должность, он протянул генералу руку дружбы, однако тот вложил камень в доверчивую ладонь. Сухомлинова мало интересовала возможность сотрудничества с политическим представительством. Собственно, Николай II сам запретил военному министру показываться в Думе. Когда на думских заседаниях требовалось присутствие представителя Военного министерства, Сухомлинов посылал вместо себя Поливанова. Он даже отказывался принимать членов думской комиссии по обороне, хотя и позволял служащим министерства проводить с ними неформальные ознакомительные встречи — в частности, в них участвовали Поливанов, Янушкевич, Лукомский и Мышлаевский⁸⁸. Мнение октябристов о Сухомлинове как «человеке, равнодушном к интересам армии»⁸⁹ в большой степени основывалось на том, что он не оказывал Гучкову того уважения и не позволял ему иметь того влияния, которое тот считал своим по праву. Со свойственной ему высокомерной самовлюбленностью Гучков сделал из этого вывод, что в интересах национальной безопасности России Сухомлинов должен быть смещен с поста военного министра. Он, Гучков, станет для Сухомлинова мечом карающим. Что туг невозможного? Разве не Гучков своей речью об армии и семействе Романовых, произнесенной в марте 1909 года, изгнал Редигера, прежнего военного министра? Он до глубины лущи был поражен, когда его блестящие выступления в парламенте и многочисленные запросы не только не пошатнули веру императора в Сухомлинова, но, напротив, ее укрепили.

Изгнание Владимира Александровича с министерского поста превратилось для Гучкова в навязчивую идею, и он не стеснялся в выборе средств для ее осуществления. Годы спустя, тоскуя в изгнании на парижской Ривьере, он признавался: «Я подумал, что, если критики военного министра мы не добьемся, можно на скандале свернуть ему шею»⁹⁰. Скоро ему в руки попали материалы, на которых можно было заварить хороший скандал.

Интриги зимы и весны 1912 года

Весна 1912 года ознаменовалась одновременным действием сразу нескольких интриг. Это были козни «Русской восточно-азиатской пароходной компании», Министерства внутренних дел и адъютантов Сухомлинова против Мясоедова; правый заговор против Поливанова и Гучкова; политический маневр, затеянный Поливановым и Гучковым против Сухомлинова.

Первый ход сделали адъютанты. В январе в канцелярии Особого отделения Департамента полиции произошла встреча Булацеля с полковником Ереминым. Объяснив, что он и его товарищи желают избавить Сухомлинова от прискорбного влияния «подлецов» вроде Мясоедова, Булацель обратился к Еремину с настойчивой просьбой — поискать в архивах его департамента, не найдется ли там материалов, которые можно было бы использовать для дискредитации недавно возвращенного на службу жандармского полковника. Поскольку Еремин сам имел зуб на Мясоедова, он не только тут же ответил согласием на просьбу Булацеля, но также изъявил желание написать рапорт и лично на словах информировать Сухомлинова. Как выяснилось, ему не пришлось долго рыться в архивах своего ведомства⁹¹.

Еще в самом конце 1906 года. А.С. Губонин, чиновник Министерства внутренних дел, составил практически исчерпывающий список выдвигавшихся против Мясоедова обвинений, который отложился в бумагах Департамента полиции. Тут были собраны все старые жалобы на Сергея Николаевича — он-де участвовал в противозаконных коммерческих операциях, способствовал нелегальной эмиграции, водился с евреями и так далее. Не было ничего проще, как смахнуть пыль с губонинской папки и отправиться с ней в приемную Сухомлинова. Однако принесенный Ереминым меморандум не оказал на военного министра желаемого действия: он лишь холодно заметил, что все материалы Губонина — не более чем пустые домыслы. Еремин вынужден был неохотно согласиться, хотя и заметил, что тот факт, что домыслы не были подтверждены, не означает их ложности⁹². Вернувшись в Департамент полиции, он занялся поиском новых способов очернить Мясоедова.

Когда вести о случившемся достигли Сергея Николаевича, он тут же принял разумные меры самозащиты. Найдя в Петербурге Губонина, он заставил его в присутствии двух свидетелей подтвердить, что тот сам никогда не верил в достоверность рапорта 1906 года, поскольку вся содержавшаяся в нем информация была им получена со слов преступника и негодяя, работавшего на печального знаменитого корнета Пономарева, агента Охранного отделения, чья попытка подстроить обвинение невинного человека в уголовных преступлениях была разоблачена виленским военным судом⁹³.

Приблизительно в то же время в Военное министерство начали просачиваться новые анонимные обвинения. На этот раз их мишенью был А.А. Поливанов, который, как сообщали подметные письма, на самом деле был самым высокопоставленным в России австро-венгерским шпионом⁹⁴. Сухомлинов на эти послания отреагировал следующим образом — послал к Поливанову Мясоедова с вопросом, кто, по его мнению, стоит за этими доносами⁹⁵.