Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России

Эта статистика заставляла задаться по меньшей мере тремя небезынтересными вопросами. Во-первых, куда пропала сумма в 340 тыс. руб.? Следователи отметили, что в июле и сентябре 1915 года Сухомлинов полностью опустошил сначала один, а потом и второй банковский сейф, арендовавшийся им в Обществе взаимного кредита, из чего следовало, что вклады по-прежнему находятся у генерала, однако хранятся в неизвестном месте. Во-вторых, на что бывший министр тратил свои сбережения? Достоверно установлено, что сам Владимир Александрович отнюдь не сорил деньгами. Его домоправительница, мадам Кюнье, вспоминала, что ей редко выдавалось на повседневные расходы больше ста рублей в месяц, да и то с настойчивыми просьбами быть экономной. Совсем другая история — траты Екатерины Викторовны. Допрошенная в тюрьме Анна Гошкевич показала, что Екатерина с легкостью проматывала по 100 тыс. руб. и более в год на оплату медицинских счетов, путешествия и новые наряды². Червинская, перешедшая в лагерь злопамятного Андроникова, не осталась в стороне от обсуждения расточительности Екатерины Викторовны и подтвердила нарисованный Анной Гошкевич образ разнузданной мотовки. И, наконец, как объяснить внезапное и фантастическое возникновение сухомлиновского состояния? Версию генерала — что все дело в его благоразумных вложениях — следователи отвергли, заметив, что доходы экс-министра от игры на бирже с 1908 по 1915 год составили не более 55 тыс. руб. Поскольку официальный доход Сухомлинова от государственного жалованья и инвестиций не мог объяснить возникновения его богатства, приходилось предположить, что оно по большей части было приобретено незаконно. Среди тех, кому Сухомлинов был обязан своим обогащением, несомненно были жадные поставщики Военного министерства и промышленники, однако почему бы не предположить, что туг не обошлось без иностранных разведок. Разве человек, настолько испорченный, чтобы принимать взятки от компаний и частных лиц, откажется от денег, предлагаемых враждебными иностранными правительствами?

Третий и последний ряд обвинений касался государственной измены — здесь обвинение было по большей части косвенным, основанным на умозаключениях и исходило, как мы знаем, из факта подозрительных связей генерала с осужденными или находящимися под судом шпионами и предателями. Однако имелись также показания двух свидетелей, утверждавших, что обладают неопровержимыми доказательствами шпионской деятельности Сухомлинова против России. Одним из этих двоих был Александр Машек, другим — некий Франц Мюллер.

Машек, этнический чех и австро-венгерский подданный, в 1901 году перебрался в Киев ив 1911 году получил российское подданство. Большую часть своей взрослой жизни он провел, мотаясь туда-сюда между Россией и Австро-Венгрией. В 1908 году он в очередной раз вернулся в Киев, где недолгое время служил в разведке Киевского военного округа, куда был принят, вероятно, благодаря своему знанию языков. В начале войны он был переводчиком при штабе контрразведки 10-й армии, однако скоро попросился на фронт и вступил в добровольный чехословацкий стрелковый полк, созданный под покровительством России.

В феврале 1916 года в штаб контрразведки 3-й армии, к которой был приписан чехословацкий полк, поступили донесения от солдат этого полка о том, что Машек — давний австрийский агент и провокатор, многие годы осуществляющий слежку за чешскими националистами как в Австрии, так и в России. В мае Машек был арестован и допрошен военной полицией. Несмотря на то что твердых доказательств против него было недостаточно, штаб 3-й армии счел его личностью подозрительной и потенциально опасной и уже в мае отправил в административную ссылку в Сибирь³.

Весьма вероятно, что о Машеке никто никогда бы уже не вспомнил, не начнись расследование дела Сухомлинова. В июле 1916 года Машек отправил сибирским военным властям рапорт, своевременно препровожденный к сенатору Кузьмину, в котором утверждал, что истинной цепью его ссылки было воспрепятствовать ему дать показания об измене бывшего военного министра, о чем он имел сведения из первых рук. Ответом на письмо был перевод Машека из Сибири в Минск, где в течение сентября его подробнейшим образом допрашивали⁴.