Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России

Конечно, события весны 1912 года далеко развели Сухомлинова и Мясоедова. Они практически не виделись. Следователей это, похоже, озадачило. Если дело действительно обстояло таким образом, почему генерал согласился написать то письмо от 29 июля 1914 года — документ, с помощью которого Мясоедов пробрался в разведывательный отдел 10-й армии? В ответ Сухомлинов твердо настаивал на том, что и это письмо было истолковано неверно. Прежде всего, письмо не было официальным. Кроме того, это отнюдь не была восторженная рекомендация, а всего лишь свидетельство, что он, Сухомлинов, не имеет возражении против возвращения полковника на службу. В довершение Владимир Александрович приврал, назвав письмо невинной услугой, какую естественно оказать знакомому³⁵.

Слабость сухомлиновской версии была не столько в том, что он манипулировал фактами, сколько в том, что, по сути, она вылилась в признание собственной некомпетентности, если не умственной неполноценности. Чтобы поверить в историю Сухомлинова, нужно было вообразить, что министр, несмотря на многочисленные предупреждения со всех сторон, все же решил допустить Мясоедова в Военное министерство и впоследствии не сумел разглядеть процветавший прямо у него под носом в течение месяцев шпионаж. Это была либо преступная небрежность, либо временное помешательство. Напрашивалось, конечно, третье объяснение: зачем признаваться в профессиональной несостоятельности или идиотизме, если не для того, чтобы скрыть нечто более серьезное?

Прочтя некоторые материалы по делу Мясоедова, в том числе стенограмму суда (которую он смог получить после Февральской революции 1917 года), Сухомлинов изменил показания. Теперь он утверждал, что, хотя Мясоедова казнили за дело, преступлением, в кагором тот сознался, была кража, а не шпионаж. Из-за недостаточности доказательств суд признал полковника невиновным в передаче немцам сведений до начала зимних Мазурских боев; да и доказательства предъявленного обвинения в шпионаже — в 1907 году и с 1911 по 1912 год — были не просто слабыми, но практически нулевыми. Сухомлинов пришел к выводу, что обвинение в измене являлось дымовой завесой, за которой хотели скрыть ошибки высшего военного командования. «Характерная психологическая черта на этой войне, — заметил он в разговоре с сенатором Кузьминым, — всякие неудачи приписываются прежде всего измене. Сомнительная операция проваливается — измена, противник был осведомлен». Эту мысль он проиллюстрировал ссылкой на письма, которые слал ему из Ставки Янушкевич: однажды, например, тот писал, что крах карпатского наступления 1915 года заставил его задуматься, нет ли и на Юго-Западном фронте «своего Мясоедова»³⁶. Зная о склонности военных искать «козлов отпущения» для сокрытия собственных грехов, Сухомлинов заключил, что, возможно, не только Мясоедов, но и все участники так называемого шпионского заговора — Гошкевичи, Альтшиллер, Иванов, Думбадзе, Веллер, Фрейнат и другие — были невиновны. Сообразив, что самым логичным и благородным способом защитить себя от обвинения в измене будет отстаивать невиновность всех упомянутых или осужденных за участие в «заговоре» Мясоедова, Владимир Александрович, представ перед судом, мужественно шел к этой цели.

«Измена» и Февральская революция

В феврале 1917 года всего нескольких революционных дней оказалось достаточно, чтобы смести с лица земли российское самодержавие, а вместе с ним династию, более трехсот лет правившую в России. Собственно революцию можно уподобить мгновенному и разрушительному взрыву, однако подготовлен он был целым рядом опасных тенденций в экономической и общественной жизни страны, порожденных, в свою очередь, войной.