Моей миногамой была японская бронза около десяти дюймов длиной, что-то среднее между ящерицей и драконом. Она была дана мне знаменитым кинодиректором в знак признательности и уважения с уверением, что она является символом, приносящим удачу.
Я был скептиком. Она не принесла удачу ему. Она не принесет и мне. Вскоре я должен был покинуть Германию. Жизнь в Голландии была трудна, особенно после приезда моей семьи: мы жили в ледяной квартире, где температура воздуха была ниже нуля. У нас не было разрешения на работу. Ценная мебель, которую нам в конце концов удалось вывезти, прибыла на открытой машине и сильно пострадала от дождя. Деньги, вырученные за мебель и мою библиотеку, не могли оставаться долго. У Лоры был выкидыш и последующая депрессия. К тому же молодая женщина, которую я упомянул выше, начала причинять мне беспокойство.
Тогда я решил испытать богов. Я убежден, что миногама была носительницей несчастья. Я отдал ее той, что чинила мне беспокойства, и, случайно или нет, богатый муж выгнал ее, плюс ко всему, она имела много других неурядиц.
В то же время наше положение полностью изменилось. Это произошло так, как будто заклятие было снято.
Эрнст Джонс, друг и биограф Фрейда, проделал огромную работу для преследуемых психоаналитиков евреев. У него был запрос на обучившихся аналитиков в Иоганнесбурге (Южная Африка). Я получил эту должность. Я не просил никаких гарантий. Я не только хотел подальше убраться от отчаянной ситуации в Амстердаме, но предвидел и более печальное будущее. Я сказал друзьям: "Идет величайшая война всех времен. Вы едва ли сможете удалиться на достаточное расстояние от Европы".
В то время они посчитали меня сумасшедшим, но позже хвалили за мое предвидение.
Другое препятствие — 200 фунтов стерлингов гарантии для эмиграции быстро и сверхъестественно исчезли. Вскоре мы получили ссуду, которая покрыла как эти расходы, так и стоимость путешествия.
Последним препятствием был языковой барьер. Кроме латинского, греческого и французского, я учил в школе немного английский. Я любил французский и достаточно владел им, но я никогда не брался за английский. Сейчас я должен был выучить его, и быстро. Я использовал четырехстороннюю атаку: во время трехнедельного путешествия на корабле я читал любые легкие и волнующие рассказы, которые мог достать, такие, как детективы. Я читал, не входя в детали, угадывая из контекста происходящее. Я также учил грамматику и словарь по методу самообучения. Я также преодолел мою застенчивость и вовлек экипаж и пассажиров в беседы. Позднее я ходил в кино и просматривал одну и ту же картину несколько раз. Я никогда не утрачу свой немецкий акцент, но никогда и не стремился брать уроки английского произношения. Позже, в Америке, я часто был в замешательстве от различия английского и американского произношения. Как они провозгласили в парижских магазинах: английское произношение, американское понимание.
Нас встретили очень гостеприимно. Я открыл практику и основал Южно-Африканский институт психоанализа. В течение года мы построили себе первый дом в современном стиле в шикарном районе, с теннисным кортом, бассейном, няней (у нас был следующий ребенок), управляющим и двумя слугами-аборигенами.
В течение следующих лет я мог предаваться своим хобби: теннис и пинг-понг. Я получил права летчика. Мои друзья наслаждались полетами со мной, хотя Лора никогда не доверяла мне. Моим величайшим удовольствием было остаться одному в самолете, включить мотор и планировать вниз в величественной тишине и одиночестве.
У нас также был большой каток. Как я любил танцевать на льду! Широкие скользящие движения, грацию и баланс нельзя сравнить ни с чем. Я даже выиграл медаль на соревнованиях.
Экскурсии на океан, плавание в теплых водах Индийского океана, наблюдение изобилия диких животных, от-снятие фильмов на самом современном уровне, направляющие игры (я учился у Макса Рейнхарда), получение первого места среди любителей, посещение знахарей, некоторые открытия, обучение игре на скрипке, составление ценной коллекции марок, несколько теплых и продолжительных дружеских отношений.
Какое отличие от нашей предыдущей жизни! Я всегда имел достаточно денег и всегда был занят, но никогда это не было так. Это была вспышка активности, деятельности и траты денег. Лора обычно называла меня смесью пророка и бездельника. В то время, конечно, была опасность потери обоих.
Я был скован ригидностью психоаналитических табу: точно 50-минутный сеанс, отсутствие физического взгляда и социального контакта, отсутствие личной вовлеченности (контр-трансформация).
Я был скован всей суетностью города, респектабельного горожанина: семья, дом, слуги, заколачивание больших денег, чем это мне необходимо. Я был скован дихотомией работы и игры: неделя с понедельника до пятницы противостояла уик-энду. Я едва выпутался благодаря моему духу и бунтарству от превращения в вычислительный труп, какими становились большинство мне известных ортодоксальных психоаналитиков.