Внутри, вовне

Уверяю вас, это был-таки репортаж! Молодой Исаак был в нем потомком древнего рода знаменитых раввинов по женской линии, а его отец был большим воротилой прачечного дела в Бронксе, а также старостой Мюнстерской синагоги, для которой молодой Исаак некогда заложил краеугольный камень, а также председателем родительского комитета еврейской школы и бронксовской секции Всемирной сионистской организации, и так далее, и тому подобное. Насчет кишки Ли, правда, несколько преувеличила, но в конце репортажа — в последнем абзаце — сообщалось-таки, что мать Исаака приготовила по этому торжественному случаю традиционное религиозное блюдо под названием «пушка» — в сорок футов длиной; это была, уверяла газета, самая большая «пушка», когда-либо приготовленная в Бронксе. И в качестве последнего взрыва творческой точности репортер сообщал, что рецепт этой «пушки» дал маме Белохвостый магнат.

Когда я, прочтя статью, в ужасе поднял глаза на маму, она сидела счастливая, вся светясь от гордости, устремив радостный взгляд на своего ненаглядного Исаака — выдающегося гения из Таунсенда Гарриса.

— Пушка! — ухитрился выдавить я. — Пушка!

— А, ну чего можно ожидать от гоя? — сказала мама. — Он, конечно, все на свете перепутал. И уж я ему точно не говорила, что она должна быть длиной в сорок футов; это он сам выдумал. Но какая разница? Получилась такая милая история!

— Мама, мама! Ты ему говорила, что я завоевал эти пять медалей в школе Таунсенда Гарриса?

— Да ну что ты! — слегка раздраженно воскликнула мама. — Я же тебе сказала, что он все перепутал, или нет? Ничего подобного я ему не говорила, и уж я точно не говорила, что все эти медали — золотые. Я только сказала, что медаль за успехи в английском — золотая, а разве не так? Я ему сказала, что все остальные медали ты получил в лагере «Маккавей». Я только ответила на его вопросы и кое о чем ему рассказала, а он все перепутал. Но что с тобой? Почему ты такой расстроенный? Ведь каждому приятно увидеть свое имя в газете, разве не так? А о тебе не просто упомянули — про тебя напечатали большую статью. Только вот жаль, что этот безмозглый дурень назвал тебя, Бог весть почему, Исааком, но ведь все же знают, как тебя на самое деле зовут. А остальное все очень хорошо. И кто же не знает, что в любой газетной статье обязательно хоть что-то напутают?

Пока она говорила, я думал о том, какие у меня шансы пережить весь этот кошмар. Раньше я никогда, читая газету, даже не заглядывал в раздел местной общественной жизни. Этот раздел помещался на одной из внутренних страниц, перед объявлениями, и можно было надеяться, что в школе имена Таунсенда Гарриса никто этой статьи не заметит. Но ручаться было нельзя, и мне оставалось лишь, затаив дыхание, ждать до пятницы, когда меня должны были принимать в «Аристу». А до того дня мне предстояло жить под дамокловым мечом.

Мама начала проявлять беспокойство. Должно быть, у меня на лице были написаны испуг и озабоченность. Ошибки в статье ее мало волновали. Ведь тут, в газете, была фотография ее Дэвида, а под ней три колонки текста, рассказывающего о его чудесных достижениях; чего же еще ей было желать? Глаза у нее сияли, щеки раскраснелись, она выглядела красивой и очень молодой. Для нее все эти проклятые дела — «бар-мицва», кантор, Магид, кишка, газетный репортаж, унасекомливание тети Сони — были лишь новой местью за плойку, и на этот раз она решила, что она действительно рассчиталась на славу. Я тогда этого не понимал; но, видя, как она радуется, я почувствовал к ней жалость. Еще одна вещь, случившаяся впервые! Жалость к собственной матери, и осознание того, что любая попытка что-то объяснить обречена на неудачу. Между Минскер-Годолом и Зеленой кузиной начала разверзаться пропасть, которой так и не суждено было исчезнуть.

— Конечно, это милая история, мама, — сказал я с напускной бодростью, — и, конечно, у меня была отличная «бар-мицва». А то, что он все перепутал, — это не важно.

Я поцеловал маму и отправился в свою комнату. Стены плыли у меня перед глазами, но я вытер слезы и засел за вторую речь Цицерона против Каталины. До собрания «Аристы» оставалось шесть дней

Глава 31 Собрание «Аристы»

Когда в понедельник утром я ехал в школу имени Таунсенда Гарриса, у меня заранее тряслись поджилки.