Во что бы то ни стало

Дверь распахнулась. Перед Леной стоял старик, высокий, взлохмаченный, с очень красивым, резким лицом. Он был похож на Всеволода, только красивее и — неприятнее.

— Покорнейше прошу! — старик хрипло засмеялся. — Тебе Севку?

Он взял ее сильной рукой за плечо — на пальце был перстень, — повернул к свету, осмотрел пренебрежительно. Оробев, Лена сказала первую пришедшую в голову фразу:

— Ольга Веньяминовна Стахеева говорила, что знает вас. Я работаю тоже в Отовенте.

— Стахеева? В Отовенте? Что за чушь! Проходи.

Лена пошла за ним по коридорчику с выщербленным полом. Оказалась в душной, с низким потолком комнате, завешанной буквально от плинтусов до карниза миниатюрами, портретами темнолицых предков, охотничьими сумками и кривыми, похожими на кухонные ножи кинжалами.

Старик не предложил Лене раздеться, сесть. Подвел к стоячей почему-то керосиновой лампе со множеством висюлек, продолжая рассматривать неестественно блестящими глазами.

— Свежа. Значит, к Севке в гости пришла. Он у меня хват!

Лена почувствовала, от него сильно пахнет водкой, перегаром.

— Я не в гости… — ответила, стягивая беретик.

Старик засмеялся деланно, по-актерски, уселся в кресло красного дерева с кривыми ножками.

— Ах, не с визитом! Просто так! Прелестно…

Закашлялся, длинными пальцами с загнутыми, как когти, ногтями набил трубку табаком из старинной перламутровой коробки, закурил — дым пополз по комнате. Лена так и не решалась ни отойти от лампы, ни сесть.

— Стахеева тебе кто? — спросил грубо старик.

— Тетя.

— Красавица. Ханжа. Вспомнил… Ее благоверный Севку служить пристроил. Ну, как? — он вдруг встал, расшаркался, кривляясь. — По душе ли вам, мадемуазель, сей особняк потомственных дворян Рогожиных? Ха-ха… Регарде, же ву при, Севкину берлогу… — показал красивой белой головой на завешенный шкурой проем в стене, которого Лена не заметила, пошатнулся и как-то дико огляделся: — ладно, жди. Придет. А мне денег… Презренного металла надо, понимаешь? Сейчас же!..

Лена растерянно пошарила было в кармане, но он почти закричал:

— Трясет, видишь, трясет!

Его и вправду трясло или знобило, даже перстень подскакивал на худом пальце. Он все оглядывал стены воспаленными глазами, казалось, что в них одни зрачки. Потом вдруг встал грязными ботинками прямо на кресло, снял со стены один из кинжалов с резной рукояткой… На обоях остался светлый след. Только сейчас Лена увидела на других стенах такие же следы от снятых картин — квадратные, овальные…

— Опохмелиться хватит! — старик гладил кинжал, руки его тряслись все сильнее, что-то детски жадное, нетерпеливое появилось в лице, оно даже помолодело. — Дурака бы найти с кошельком. Я их за версту чу-ую… Семейная реликвия, художественная работа, потомственный дворянин — к черту! Все к черту! In vino veritas, в вине истина, понимаешь, цыпленок? — и вышел неверной походкой, хлопнув дверью так, что лампа, колыхнувшись, пустила струю копоти.

Душно было в комнате. Лена расстегнула шубку. Она была напугана, сражена… Подошла к окну, открыла форточку — дым тотчас пополз в нее, но свежий воздух не шел. Лена шагнула к шкуре, прикрывавшей «берлогу» Всеволода.

За шкурой была крошечная комната, видимо отгороженная от большой. В маленьком окне решетка, как в тюрьме. Но в самой берлоге неплохо. Много снимков: Всеволод на теннисе, Всеволод фехтует, Всеволод в лодке с веслами (Лена узнала Боровиху), у Москвы-реки, картинно опершийся о парапет…

На столе несколько бронзовых пепельниц, флакон дорогого одеколона, пустые папиросные коробки. Никаких там логарифмических линеек или каталогов, которые Лена почему-то обязательно ожидала увидеть у мужчины, молодого инженера… На узком диване с вылезшими пружинами заношенная шелковая рубашка и, наконец, единственный знакомец — расстегнутый желтый портфель. Пустой. Все-таки Лена рассматривала все с интересом, вещи принадлежали Всеволоду, ей было любопытно.

Над столом висели и другие фотографии: девушки в легких одеждах, одна на кого-то очень похожая. На кого же, на кого? Внизу мелькала косая надпись: «Севочке от И., помни о вечере, декабрь двадцать девятого…» Декабрь двадцать девятого? Значит, это было совсем, совсем недавно?

Лена услышала шаркающие шаги, вернулся старик.

— Что, ждешь? — он заглянул в берлогу посвежевший, только глаза блестели еще сильней и ярче. — Все ждешь? Ну жди, жди.

Откинув шкуру, пошатываясь вошел, почти рухнул на диван, уставился на Лену пронзительными глазами.

— Почему стоишь? Садись, рядом садись! Поговорим… — приказал старик.

Лена не двинулась с места, он все больше пугал ее.

— Нам не о чем говорить. Мне нужен Всеволод… — сказала наконец.

— Ах, Всеволод! Со мной, значит, не хочешь? Так, так… Не желаешь говорить со стариком! А может быть, я тебе знаешь кто? Будущий… будущий свекор! — Он захохотал, язык у него заплетался все сильней.

— Какой свекор? — со страхом спросила Лена.

— Не знаешь? Ха-ха… А Севка мне про тебя рассказывал, вспоминаю… Он кого хочешь окрутит, ты ему не верь… Он хлюст, хоть и сын мне… — Старик быстро хмелел.

Лена слушала его с ужасом, с отвращением.