Во что бы то ни стало

– Лешенька, не надо… Ты прекрасно знаешь, что я так не думаю…

– Стало быть, я жадный?

– Леша…

– Дождался благодарности!

– Алешенька, это просто поговорка такая – скупой платит дважды. Английская причем. Но ты же понимаешь: мы не можем рисковать. Я не смогу проверить эту чертову квартиру – у меня ни мозгов не хватит, ни знаний. И ты не сможешь – у тебя нет времени. А проверить надо. Ты согласен? Надо проверить?

Алеша помолчал и согласился:

– Надо.

– Вот видишь, – воодушевилась Юля, – а две тысячи долларов, в конце концов, погоды не делают. Займем.

– Может быть, ты и права, – сдался Алеша.

Юля поощрительно кинулась ему на шею. «Невроз, невроз, – пронеслось у нее в голове, – любовь – это невроз…»

– Я всегда права, – прошептала, – ты же знаешь, я всегда и во всем права.

На следующий же день Юля отправилась к умудренной жизнью адвокатессе, отнесла ей листочек со всеми данными о квартире на Коммунистической.

– Когда можно будет узнать результат?

– Через неделю, – ответила адвокатесса, – задаток в количестве пятидесяти процентов от договоренной суммы – вперед. И то, заметьте, это ниже низшего предела. Другие сразу все вперед берут.

– У меня с собой нет таких денег, – растерялась Юля.

– Ничего страшного, принесете завтра утром, – милостиво разрешила юристка и широко растянула по горизонтали губы.

Глава 4

Екатерина Васильевна Белова – член коллегии адвокатов с почти пятнадцатилетним стажем, опытный юрист и не менее опытная женщина любила русскую классическую литературу. Она восторгалась ею, перечитывала ее в немногие свободные часы отдыха, бережно собирала лучшие ее произведения в лучших изданиях. Ее мать – учительница-филологиня – привила ей такое серьезное и обстоятельное отношение к литературе. «Учебник жизни, – восторженно говорила мать Екатерины Васильевны, – русская классическая литература – это учебник жизни. В России, в силу многих причин – в том числе и по причине затянувшегося крепостного права, которое, несомненно, задержало развитие демократии, литература никогда не была только лишь изящной словесностью…»

Любимым Катиным параграфом в этом учебнике жизни была пьеса времен когда-то уже один раз нарождавшегося в России капитализма – «Волки и овцы». Катя считала данное произведение гениальным и совершенно недооцененным. При этом Катя с младых ногтей чувствовала, что она совсем не овца. Отнюдь.

Екатерина Васильевна подошла к нужному дому по Коммунистической улице и огляделась внимательно и подробно. А ничего местечко, да и кирпич солидный у строения. Губа не дура. Зашла в подъезд и скривила нос: дом-то ничего, да народец, его населяющий, явно не высший класс. Мусоропровод воняет, стекла выбиты, лестницу не мыли месяца два… Ну, да ничего. Нынче все меняется, и меняется – быстро. Достаточно одному новому русскому прикупить здесь квартирку – и все будет чистотой сиять и сверкать.

Екатерина Васильевна не поддерживала эти псевдоинтеллигентские, чистоплюйские, в жопку иголочкой, как сказали бы в народе, подхихикивания над новыми русскими. Да, ее покойная матушка – эдакая экзальтированная гуманитарка, считавшая, что и Катя всю жизнь должна косить под тургеневскую барышню, если бы была жива, должно быть, тоже демонстративно брезговала бы новыми хозяевами жизни. Что верно то верно, все эти страны и континенты со своими многовековыми традициями вечно ими брезговали, nouveauriche – говорят о них в чопорной Европе. Новый богатый, выскочка, дескать. В Америке же о них уважительно скажут: «Человек, который сделал себя сам». И в самом деле, за что, собственно, презирать человека, который хочет лучшей доли для себя и своих детей? Ну а то, что при переделе собственности все первоначальные капиталы наживаются неправедным путем – это уже аксиома, что называется, плата за страх. Не по хорошему-де мил, а по милу хорош.

Не так давно была очередная встреча выпускников их владимирской школы. Екатерину Белову, если она приезжала из Москвы, всегда на этих вечерах просили выступить, знали, как она умеет красиво, проникновенно и убедительно говорить о пользе знаний, полученных в здешних стенах. Екатерина Васильевна иногда приезжала на эти вечера – раз в пять лет поинтересоваться, что стало с ее одноклассниками – иногда бывает полезно посмотреть в глаза своему возрасту, чтобы не купаться в нелепых иллюзиях по поводу вечной молодости.

Екатерина даже позволяла себе расслабиться на этих встречах, сентиментальничала. В ответ на чьи-то возмущения о современных «крышах», ростовщиках и прочих выбивателях долгов однажды обронила: «Мой знакомый полмиллиона долларов долгу выбить не может. И ничего. Кого он только не нанимал – и бандитов, да он и сам бандит, и милицию, и фээсбэшников. И все – пустой номер. А тот, кто ему должен, даже и не скрывается. И не отрицает, что должен. Но и не отдает. Может, у него своя правда. Так что никогда ничего бояться не надо». И поймала на себе возмущенный взгляд Верки Никодимовой. Верка Никодимова всегда возмущалась Катиным отношением к жизни. Ну и дура.