Во фронтовой «культбригаде»

Вообще, забавно начиналось. Я помню, купил вина, фруктов – решил это сделать как-то красиво – и решил читать инсценировку. Я хотел, чтобы это был особый вечер. Так же как после конца спектакля я выпустил афишу, на которой было написано, что «вот я сделал работу, сдаю ее актерам и надеюсь, что они будут ее беречь, хранить и не будут ее разваливать» – ну, такое полушутливое завещание, как Довженко сад сажал яблоневый, чтоб у актеров облагорожены были души, как-то повлияло на них цветущее дерево прекрасное. Но и он ошибся, и я ошибся: не повлияли ни мои фрукты, ни мое вино, ни его сад. В театре были какие-то обычные склоки, неприятности. Начался какой-то спор, что-то о загрузке актеров, возмущения, что вот «я хотела играть эту роль, я ее не получила и надо говорить о положении, в котором театр находится».

Я говорю:

– Простите, мы же собрались… Это не производственное совещание. А это читка пьесы по роману Булгакова.

– Нет, мы сперва будем обсуждать всякие дела.

Я говорю:

– Нет, ничего мы обсуждать не будем, потому что время позднее, – это было после какого-то короткого спектакля. Большинство стало кричать:

– Нет, читайте!

Некоторые стали кричать:

– Нет, обсуждать будем положение.

Короче говоря, я забрал инсценировку, встал и ушел, не стал читать. Так печально началось. Как всегда, актеры покричали, побезобразничали и разошлись. Но потом я прочел, и стали мы репетировать.

И вот что удивительно: почти все спектакли так или иначе закрывались, а «Мастер и Маргарита» прошел.

Я делал это так. Я приезжал к начальникам, которые были в справочнике, который Петр Леонидович Капица давал, приезжал в образе Кузькина из «Живого». С ясными глазами, в тройке: жилетка, пиджак, белая рубашка, подкрахмаленный воротник – не придерешься. Но все равно потом – вот что интересно психологически – разговор потом, после моего ухода – были у меня и там приятели, – говорят:

– А этот как был одет?

– Сволочь! В тройке пришел. Не придерешься.

Ну вот, значит, я приезжал. Или иногда в джинсах – когда был срочный вызов и имел уже готовую фразу:

– Извините, вызвали с работы, я так, прошу прощения, прямо с репетиции. Вы сказали, я сразу.

Но у меня висел в кабинете и костюм. То есть я мог всегда быстро переодеться и прийти, как подобает. Но иногда я нарочно такой ход делал. Я приезжал с таким видом и садился:

– Я вас слушаю.

– Вы что это там делаете?

– Работаю, репетирую.

– Что?

Я называл.

– Еще?

– Ну и вот по известному роману «Мастер и Маргарита», опубликованному в журнале «Москва»…

– А кто об этом знает? Министр ваш знает?

– Да, знает. Я ему говорил.

А на самом деле, к сожалению, дело обычно было так: когда я выходил из его кабинета – у него прекрасный прием был, – дохожу я до дверей, и внятный громкий голос министра:

– Булгаковская книга нам не нужна. «Бесы» ваши нам не нужны. И этот ваш, – имея в виду Эрдмана, – не нужен. И «Живой» ваш тоже нам не подходит.

Это чтоб я в обморок падал с той стороны двери. Но я не падал. Я поворачивался и говорил:

– Благодарю вас.

Все знали, что мы делаем, поэтому нельзя было сказать: «Кто вам разрешил?» Я говорю: «Как кто? Все». Все же знали, что я репетирую. Репетиции шли. И они все время искали: кто же разрешил. Но никто не разрешал. И поэтому это вызывало все время споры у них. Видимо, они все искали виновника. Как в «Ревизоре»: «Кто сказал „э“?» – помните, Добчинский с Бобчинским? Но никто так и не сказал. Нет, сказал Зимянин, приказав написать статью в «Правде» «Сеанс черной магии на Таганке». И удивительно, что после такой статьи спектакль ничего не претерпел и шел без единой купюры. Так было только с одним спектаклем.

* * *

Как-то на «Мастера и Маргариту» пришел первый зам Щелокова – забыл фамилию. С женой он был и, по-моему, с дочкой даже. И его заинтересовало:

– Кто же это разрешил?

Я говорю:

– А что вам показалось тут крамольного, ведь это же издано.

Он говорит:

– Да-да, но все-таки кто же это разрешил?

Я говорю:

– Ну все это знают.

– Да?

– Да, и вот министр знает, и Зимянин знает, – я говорю, – все знают.

Он говорит:

– Ну раз разрешили, конечно. А вы сами не чувствуете, что надо бы тут немножечко…

Я говорю:

– А что вас смущает: голая дама спиной сидит?

– Нет, ну почему же!

Жена сказала:

– Ну и это тоже зачем, ни к чему это так уж.

Я говорю:

– Да, может, вы и правы, потому что многие чиновники, когда принимали, они все спрашивали: «А что, спереди она тоже открыта?» – я им предлагал зайти посмотреть с той стороны.

Ну, все мы посмеялись, потом он, уходя уже, любезно говорит:

– Ну а чем я вам могу помочь, хочется вам все-таки помочь.

Я говорю:

– Ваши орлы задерживают на дороге, и вот неприятности, долго с ними объясняешься.

Он говорит:

– Но ведь им так и нужно по службе.

Я говорю:

– Я понимаю. Но ведь иногда у меня гости высокие в театре, а я опаздываю. И большие неприятности у меня от этого, ведь я же не буду им объяснять, что меня милиция задержала, – я говорю, – езжу я очень давно, с войны, так что поверьте, я не подведу вас.

Он говорит: