Во главе двух академий

Чем объяснить необычное по тем временам решение императрицы (Дашкова стала первой женщиной в России, занявшей государственный пост, не считая «коронованных особ»)?

Желанием быть оригинальной? Поддержать на Западе свою сильно пошатнувшуюся репутацию монархини, свободной от предрассудков? Стремлением обезопасить себя от новых причуд фантазерки Дашковой, дав ей должность, которая наконец удовлетворила бы ее тщеславие? Вряд ли можно свести решение Екатерины к подобным соображениям; если они и играли какую-то роль, то не главную…

Екатерина Алексеевна отлично умела «использовать кадры». Славой своей она в значительной мере обязана была умению окружать себя талантливыми людьми. П. А. Румянцев, А. В. Суворов, Г. А. Потемкин, Н. И. Панин, А. А. Безбородко, А. Р. и С. Р. Воронцовы… Этот список можно продолжить. Понимание пользы, которую способен принести военачальник или дипломат, иногда побеждало даже личную неприязнь, как это имело место, например, в случае с Суворовым да и с Паниным.

Назначая Дашкову директором Академии, Екатерина II также, несомненно, руководствовалась соображениями пользы дела.

Дашкова не была ученым. Но она была образованной женщиной, искренне почитавшей науку. Екатерина ценила это «любление наук», которое еще великий Ломоносов считал непременным для главы Академии[85]. Немалую роль играли и личные контакты Екатерины Романовны со многими иностранными учеными, и присущее ей чувство национального достоинства — неприязнь к модному тогда «чужебесию», и ее хозяйственность, и ее недюжинная энергия, и неизменная ее преданность давним мечтам обеих Екатерин о распространении русского просвещения. Екатерина Алексеевна умела вспомнить о них в нужную минуту с такой обезоруживающей неофициальностью!

Дашкова согласилась занять пост директора не без колебания и оговорок. Впрочем, соответствующий указ был передан в сенат еще до получения ее согласия: Екатерина II в нем не сомневалась.

«Я очутилась запряженной в воз, совершенно развалившийся…» Дашкова имела все основания написать так.

Молодая Петербургская академия переживала трудную пору. Смерть Ломоносова в 1765 г., реакционные меры самодержавия после разгрома Пугачевского восстания, в частности резкое сокращение ассигнований на нужды просвещения, — все это сильно дезорганизовало научную, а особенно учебную, деятельность Академии. (По замыслу Ломоносова, Академия должна была стать не только средоточием научной жизни страны, но и центром подготовки отечественных научных кадров. При ней открылись академическая гимназия и академический университет — «два департамента суть наинужнейшие к приращению наук в отечестве». В конце 70-х годов они пришли в полный упадок. Директор Академии, камергер С. Г. Домашнев, признавался в 1777 г., что академическая гимназия пребывает в «жалостливом и развратном состоянии».)

Президентом Академии считался К. Г. Разумовский. Назначенный на свой высокий пост в возрасте 18 лет, он занимал его целых полстолетия. Графа, гетмана малороссийского, генерал-фельдмаршала Разумовского дела Академии не интересовали. Но лицо он был неприкосновенное: брат любимца Елизаветы Петровны и участник переворота 1762 г., командир измайловцев, чья поддержка обеспечила Екатерине успех. В связи с этим была установлена должность директора, который по существу и являлся президентом (не случайно в старых исторических сочинениях Дашкову часто именуют «председателем» Петербургской академии наук).

До Дашковой эту должность занимал младший из всесильных Орловых — Владимир Григорьевич, а позднее его ставленник С. Г. Домашнев, вызвавший столь громкое возмущение академиков откровенным неуважением к науке и разбазариванием академических средств, что пришлось создать специальную комиссию, которая должна была заниматься разбором академических дел.

Назначение Е. Р. Дашковой сопровождалось ликвидацией комиссии, а также разрешением обращаться по всем вопросам непосредственно к императрице (Екатерину Романовну известил об этом официальным письмом статс-секретарь Безбородко). Дашкова сразу же получила большие полномочия, чем ее предшественники.

Нет, ни в коей мере не уничтожалась и не ослабевала унизительная опека двора над Академией. Напротив. Но бюрократический аппарат, стоявший между ними, несколько упрощался — административные дела могли теперь решаться быстрее. Ведь даже великий Ломоносов, убежденный, что в Академии «вся власть и управление… должны быть переданы профессорскому собранию», учитывая реальные обстоятельства российской действительности, приходил к выводу, что президентом Академии должен быть «человек именитый и знатный, имеющий свободный доступ до монаршеской особы».[86] Дашкова получила этот свободный доступ.

И вот Екатерина Романовна впервые переступила порог Петербургской академии наук, чтобы занять председательское место на ученой конференции.