Во имя Долга

Есть такое довольно расхожее выражение, «сиять улыбкой». Я всегда был уверен, что это нечто вроде аллегории, означающей очень искреннюю и радостную улыбку, а теперь вдруг понял: чушь несусветная.

Рури сейчас именно сияла, от неё как будто в самом деле исходил свет и почти солнечное тепло. Оказалось решительно невозможно не улыбнуться в ответ; хотя, подозреваю, у меня улыбка получилась довольно вымученная и кривая.

Я к собственному удивлению почувствовал себя в этот момент форменным подонком и настоящим чудовищем. Как будто этого ребёнка я не получил внезапно в виде заказной бандероли с курьерской доставкой, а сам лично и очень грубо отобрал у любящей матери, равнодушно проигнорировав мольбы и слёзы, и теперь вот наблюдал сцену воссоединения, к которой не имел никакого отношения. Ощущение сложно было назвать приятным.

— Спасибо, — тихо шепнула Рури. Протянула левую руку, — на сгибе правой уютно устроился мелкий, — и обняла меня за шею, притянув к себе и крепко прижав.

На пару мгновений я замер, совершенно растерявшись и не зная, как реагировать на это действие. Потом всё-таки обеими руками осторожно обнял сидящую женщину вместе с ребёнком. Уткнувшись лбом ей в шею и ключицу, глубоко вдохнул непривычный пряный запах и, не удержавшись, прикрыл глаза, отчаянно пытаясь разобраться в окутавших меня в этот момент ощущениях.

А потом вдруг понял: мне по большому счёту плевать, что это такое, и у меня, пожалуй, впервые в жизни нет никакого желания докапываться до истоков и первопричин. Хотелось просто вот так сидеть и совершенно ни о чём не думать. Слушать стук сердца под щекой, впитывать тепло и запах, никуда не спешить и ни о чём не беспокоиться. Было просто хорошо, а всё остальное не имело значения. Нет, не просто; невероятно, невозможно хорошо!

Что-то неуловимо знакомое, но будто прочно забытое сонно ворочалось в самой глубине души, то ли пытаясь свернуться клубком, то ли, наоборот, просыпаясь. Что-то родом из глубокого детства, а, может, из прошлой жизни или вовсе откуда-то извне. Казалось, малейшее движение способно спугнуть это странное приятное ощущение; и я не шевелился.

Сколько мы так просидели, и сколько просидели бы ещё, неизвестно. Но тут подал возмущённый голос мелкий, требовательно суча конечностями и кривя физиономию, изображая плач.

— Что с ним? — встревожилась Рури, выпуская мою шею. Я с некоторым сожалением отстранился и, насмешливо хмыкнув, пожал плечами.

— Или обиделся на невнимание, или есть хочет. Он действительно редкостный обжорка; но это нормально, мама утверждает, что мы все пятеро такими были. А некоторые и остались, потому что я сейчас вполне разделяю мысль о том, что неплохо было бы подкрепиться, — я поднялся с пола, провожаемый задумчивым взглядом зверушки. — Ты не голодная? Уж тебе-то, по-моему, есть надо непрерывно, а то совсем исчезнешь, — усмехнулся я, вручая женщине бутылочку с питательной смесью для мелкого.

— Нет, спасибо, — пробормотала она, принимая у меня ёмкость с очень мрачным выражением лица и подозрительно блестящими глазами.

— Ты чего? — опять растерялся я. Только что вроде бы всё нормально было, тут вдруг опять какие-то трагедии.

— Да так, глупости, — поморщившись, отмахнулась она, но всё равно со вздохом пояснила. — Я бы очень хотела покормить его… сама. Но молоко даже не появилось.

Эту маленькую женскую трагедию я предпочёл не комментировать. Ничего трагического в событии я не видел, поэтому точно ляпнул бы что-нибудь не в тему. Нет уж, пусть грустит мрачно, но молча, чем громко и отчаянно плачет и ругается.

Корабль был довольно большой, и тут существовала внутренняя система доставки, так что с заказом еды «в номер» никаких сложностей не возникло. Я на всякий случай проигнорировал ответ Рури, и еды взял на двоих. Пока «накрывал поляну», мелкий успел наесться и невозмутимо задрых, а нервная мамочка почти испуганно замерла без движения, разглядывая его с растерянностью и восторгом.

— Не взорвётся, не бойся, я проверял, — хмыкнул я. — Положи его вон в люльку, пусть человек поспит, а ты пока поешь.

Она несколько секунд напряжённо смотрела на меня, потом всё-таки поднялась и уложила ребёнка в кроватку; удобная, кстати, штука, складывающаяся очень компактно.

— Почему ты назвал его именно так? — вполголоса спросила она, присаживаясь на соседнее кресло. Каюты здесь были весьма просторные; места хватило и на стол с креслами, и на небольшой диван, и на достаточно широкую кровать, и ещё осталось.

— Ну ты спросила, — я пожал плечами. — Понятия не имею. Вроде хорошее имя; не одобряешь?

— Пока он не родился, я… — заговорила она, запнулась, глубоко вздохнула и продолжила. — Я называла его Яр, в честь дедушки. Удивительно, как так совпало, что…

— У дураков мысли сходятся, — со смешком прокомментировал я. — Рури, поешь, на тебя действительно больно смотреть; ты заболела что ли?

— Ты умеешь говорить комплименты, — вымучено улыбнулась она, но к еде всё-таки потянулась.

— Это я ещё даже не начинал, — усмехнулся я в ответ. — А ты так и не ответила, что с тобой.