Во имя Ишмаэля

Дело вот в чем. За вещи надо платить, за проституток надо платить, даже за простую одежду надо платить. Следовательно, нужны деньги. Работа — это сосущая чернота, культя безрукого, расстояние, отделяющее от земли ногу хромого. Лопес с головой уходил в работу и (еще более утомительное предприятие) осознавал это. Изматывали не только расследования. Не только управление. Не только зеленоватые стены, пыль, воспоминания о деятельном времени, которое теперь казалось сном (мощь и нежная сила момента, в который что-то начинается). Не только изнурительные дежурства, которые он выдерживал с легкой тяжестью падающего тела. Не только пустые часы, которые он проводил, передвигаясь средь бела дня сквозь плотный миланский воздух, выслушивая пассивно, будто под наркозом, указания Сантовито, размечая мелом тротуары между маслянистым пятном крови и обгоревшим разорвавшимся патроном. Коллеги приходят, уходят, забываются. День разделен на две половины, как и сознание: одна — белая, другая — потаенная, а потому темная. В светлую часть дня работа разъедала Лопеса на глазах у всех: задания, компромиссы в управлении, поспешное следствие, отстоявшее от морали на расстояние какой-нибудь бесконечной вселенной, жгучее осознание человеческой пошлости, в которую погружаешься во время расследований. Лопеса годами поражала пошлость того, что происходило у него на глазах через час или два после случившегося. Дома, разглядываемые с помощью примитивных приборов, рядом с распростертым на земле телом с раскроенным черепом. Тела двух детей, найденные на свалке бывшей промышленной зоны. Человеческая и животная вонь после пожара в лагере для перемещенных лиц в Порта Гарибальди, сами же и подожгли: переносные плитки, рваная масляная бумага, пустая пачка из-под сигарет, кусок жести. Пошлость — форма человеческого существования. Его жизнь — пошлость. Он вспомнил смутные времена колебаний и молчания, полные компромиссов, после семидесятых годов, когда Лопес совершил скачок, поступил на работу в полицию, написав диссертацию по криминалистике, а его товарищи («товарищи по Движению») были ошарашены: один из них стал полицейским, тот, который все знал, теперь занялся работой по чистке общества, — товарищи, арестованные в центре Милана; бывшие террористы, схваченные дома (безнадежные, печальные взгляды жен); товарищи, задержанные на Центральном вокзале. Он разрушил мечты, методично, безжалостно. Он поступил в полицию, когда оппозиция уже исчерпала себя. Времена меняются. В управлении ему поручили самую бесславную полицейскую операцию: одного за другим он выкурил из нор своих старых товарищей, спустя десять лет после тех событий он вырвал их из круга молчания, в котором они нашли себе прибежище, он вынес им приговор. И теперь, когда и эта (последняя) работа по нормализации жизни была завершена, что же осталось Лопесу от грязной борьбы с прошлым?

Оставалась темная часть дня. Оставались грязные дела.

И такси везло его не просто по городу: оно везло его в темную половину дня.