Во имя любви

Вдоль длинных стен зала стояли в три ряда прекрасные дубовые скамьи, захваченные из собора Парижской Богоматери и других церквей. Вместо благочестивых молельщиков на них восседали зрители страшной комедии несчастных, которых через несколько часов ждал эшафот. Первый ряд предназначался для граждан депутатов, желающих присутствовать на суде, обязанностью их было следить за правильным ведением дела. Почти все скамьи были заняты. Тут находились гражданин Мерлен, министр «правосудия», против него — гражданин министр Лебрен, далее Робеспьер, все еще в полной силе своей власти, и много других известных лиц. На конце скамьи отчетливо выделялась фигура Деруледа со скрещенными на груди руками.

Гражданин председатель позвонил в колокольчик, и двери для публики открылись. О, что это были за подонки общества! Женщины растрепанные, едва одетые, с ужасными испитыми лицами, все они устремились занять места поближе к несчастным жертвам. Были здесь и дети с бледными, исхудалыми от голода личиками. Эти дети видели смерть во всем ее ужасе, теперь они нетерпеливо ожидали интересного зрелища.

— Введите подсудимых! — раздался голос председателя.

Подсудимые входили по одному, в сопровождении солдат национальной гвардии: их вводили на помост, где они выслушивали обвинительный акт, который читал Фукье-Тенвиль.

После того как двое были приговорены к смерти, несколько человек — к галерам и три женщины — к заключению в исправительном доме, наступила очередь Жюльетты. Она вышла совершенно спокойно, необыкновенно прекрасная в своем простеньком сером платье, опоясанном черной лентой, с мягкой белой косынкой на груди. Из-под белого чепчика выбивались роскошные золотистые волосы, детское личико было очень бледно, но вполне спокойно. Как бы не сознавая окружающей обстановки, она твердой поступью взошла на помост, не глядя по сторонам, и потому не видела Деруледа.

«Приговор над Жюльеттой Марни был произнесен 25 фрюктидора, в семь часов, гражданином Фукье-Тенвилем, и подсудимая выслушала его совершенно спокойно, почти равнодушно», — гласит исторический документ.

Дерулед делал над собой страшные усилия, чтобы не вскочить с места, не наброситься с животной яростью на Фукье-Тенвиля и ударом сильного кулака не положить конец его лживой речи. Но для блага любимой девушки он должен был молча слушать, пока Фукье-Тенвиль читал:

— Гражданка Жюльетта Марни, вы обвиняетесь в ложном доносе на народного представителя; этим актом вы побудили революционный суд обвинить этого народного представителя, сделать обыск в его доме и потратить даром драгоценное время, которое должно быть употребляемо на служение республике. Такой ваш поступок был вызван желанием освободиться от человека, который препятствовал вам вести безнравственный образ жизни, что и привело вас на скамью подсудимых. Вы признались, что несколько граждан состояло с вами в безнравственной связи, что ваше обвинение гражданина Деруледа было ложно и злонамеренно, наконец, вы старались уничтожить какие-то предосудительные письма. Принимая все это во внимание, я именем французского народа требую, чтобы из зала суда вас отвели на площадь Революции, где из рук гражданина Самсона вы получите публичное наказание плетью. Оттуда вас отправят в тюрьму Сальпетриер, где вы останетесь столько времени, сколько будет назначено по усмотрению Комитета общественного спасения. Итак, Жюльетта Марни, вы слышали ваш приговор, что вы желаете сказать в свою защиту?

Во время чтения обвинительного акта Жюльетта была совершенно спокойна, но, когда услышала приговор, ее бледные щеки побледнели еще более. Она ни разу не повернула головы к оскорблявшей ее черни, спокойно выжидая, когда прекратятся дикие, злорадные крики, только кончики ее пальцев нетерпеливо барабанили по решетке. В «Протоколах» упомянуто, что она вынула носовой платок и отерла им лицо, покрытое потом. Впрочем, это могло быть следствием невыносимой жары, царившей в зале. Воздух был пропитан зловонием, исходившим от грязной одежды публики. Сальные свечи едва мерцали, масляная лампа чадила.

— Жюльетта Марни, — повторил Фукье-Тенвиль, — желаете ли вы что-то возразить?

— Нет, не желаю.

— Не желаете ли вы защитника? Это ваше право, гражданка, дозволенное законом, — торжественно прибавил Тенвиль.

Жюльетта уже готова была произнести «нет», но теперь настала минута, которой Дерулед ждал двое суток, с самого момента ареста любимой девушки.

— Гражданка Жюльетта Марни поручила свою защиту мне, — громко произнес он. — Я здесь, чтобы отвергнуть возводимые на нее обвинения и именем французского народа просить о ее полном оправдании.

Громкие рукоплескания приветствовали выступление Деруледа. Утомленные депутаты встрепенулись и напрягли свое внимание. На самом верху, на одной из последних скамеек, восседал Ленуар, автор разыгравшейся драмы, и с нескрываемым удовольствием следил за происходившим.

При первых словах Деруледа яркая краска залила лицо Жюльетты. Переждав, пока зрители немного успокоятся, Фукье-Тенвиль обратился к Деруледу: