Во имя любви

Настойчивые просьбы хозяина особняка, его смешливость, нелепые потуги на остроты и главное — дурацкое кудахтанье — все это понемногу начинало раздражать Лаврикова. Он даже с удовольствием, о котором не помышлял прежде, произнес следующую, неприятную для Георгия фразу:

— Сейчас я вам желание куролесить отобью. Мне деньги нужны. — Однако, заметив, что лицо хозяина действительно потеряло всякое жизнелюбие и стало настороженным, Федор Павлович добавил немного виновато: — Извините, Жора. Но вот так складываются дела.

— Мы с вами, Федор Павлович, совершенно четко договаривались, — обиженно молвил смешливый хозяин. — Вторая половина — к концу года. Это же не тысяча. И не сто тысяч.

— Я помню о договоренности, — вздохнул Лавриков. — Ни на чем не настаиваю. И делаю лишь предложение.

— Какое?

— Двадцать процентов скидки. Солидный кусок. — Федор Павлович выудил из пачки сигарету и закурил. — Но деньги — сейчас.

Георгий закатил глаза и быстро зашевелил своими пухлыми губами. Звука не было, только шевеление. Мужчина подсчитывал что-то в уме. Лавр не торопил его. Выжидал.

— Двадцать пять, — выдал, наконец, новый владелец особняка.

— Грабеж.

— Но мы не обуславливали форсмажора, господин Лавриков! — ринулся на защиту собственных интересов Георгий. Он и сам понимал, что сделка с двадцатью процентами крайне выгодна для него. Но почему бы еще не сбить цену? Ведь не ему же понадобились деньги так срочно. — Я иду вам навстречу исключительно по слабости характера.

— Хорошо. — Выбора у Лаврикова не было.

Просветлевший Георгий тут же решил дожать оппонента новым контрпредложением.

— А если вы отнимете тридцать процентов, — с непонятной радостью провозгласил он, — то получите итоговую сумму сию секунду и — наличными.

Лавр молчал, разглядывая алчно блеснувшие глаза собеседника. На губах Жоры заиграла прежняя жизнерадостная улыбка. Он тоже смотрел на Лавра, хитро прищурившись. Дескать, ваш ход, господин хороший.

— Ну, Жорик… — Новоиспеченный слуга народа покачал головой.

— Наличными, Федор Павлович! — не унимался тот, входя в раж. — В нынешних-то условиях такую сумму запросто через банк не проведешь. Армия финансовых разведчиков только и ждет — с микроскопами и наручниками. А так вы мне портфельчик дадите, я в сусеки сбегаю, портфельчик верну. И все прекрасно, — продолжал тараторить он без передыху. — Можно будет с чистой совестью опрокинуть за полное завершение сделки.

Лавриков несколько раз смачно затянулся сигаретой, выпустил дым в сторону и стряхнул пепел себе под ноги. Георгий вел себя в высшей степени нагло, и, основываясь на здравом смысле, бывший криминальный авторитет никогда не пошел бы с ним на подобную сделку. Но перед глазами невольно всплыл образ Ольги Кирсановой. Такой милой и такой беззащитной. Отказаться сейчас от предложения нынешнего хозяина особняка означало поставить ее жизнь под угрозу. Мог ли допустить Лавр подобный исход дела? Разумеется, нет.

— Опрокидывать не будем, — недовольно поморщился он. — Но… Беги в сусеки.

Это означало полное и безоговорочное согласие. Оно же расценивалось как капитуляция.

— Лечу… — выпалил на одном дыхании Георгий.

Он и в самом деле так стремительно кинулся к входной двери, опасаясь, что Лавр может передумать и расторгнуть только что достигнутое соглашение, что Федору Павловичу пришлось окликнуть ретивого толстячка.

— Портфель забыл, Жора… — напомнил он, протягивая необходимый предмет.

Георгий вынужденно вернулся.

— Да, забыл! — посетовал он, на этот раз забирая портфель. — Ранний склероз.

С этими словами он скрылся в недрах дома.

— Про склероз расскажи кому другому… — недовольно буркнул Лавриков, но Георгий его не слышал.

Федор Павлович, по-стариковски покрякивая, опустился на верхнюю ступеньку крыльца и блаженно вытянул ноги. Небрежным щелчком пальцев отшвырнул окурок в сторону и покосился себе за спину. Сквозь стекла окон на первом этаже прекрасно просматривались силуэты охранников, сновавших внутри дома. Лавр невесело усмехнулся. Когда-то здесь также кучковались и его братки, бдительно охраняя покой босса. Нахлынувшие было на него воспоминания прервала трель мобильного телефона в боковом кармане. Депутат достал трубку.

— Лавриков… — сразу представился он. — Да, Лизавета Михайловна. Слушаю… Кто у вас?.. Ну… Ну… Да, начинаю понимать… Вот что девушка пусть сделает. Знаете перекресток Арбата с Гоголевским? Не где «Прага», ниже по бульвару. Там киоск газетный. И продавец в киоске — Егор Ильич. Девушка скажет ему, что от Лавра, и смело можно рассказывать…

Федор Павлович и представить себе не мог, что в этот самый момент сидящий в своем собственном автомобиле Мякинец внимательно вслушивался в каждое произносимое им слово, звучащее сквозь эфирные помехи из приемника.

— А если не будет никого в киоске, — продолжал информировать Голощапову народный избранник, — если там табличка — мол, скоро буду, — пусть ждет. Минут через пятьдесят, через час я сам туда подъеду…

— Да, передам все в точности, — донесся из динамика голос Елизаветы Михайловны. — До свидания, Федор Павлович.