Во имя любви к воину

Можно представить, какая решимость требовалась Мерхии и Джамиле, чтобы получить согласие своих отцов на эту поездку. Мы уехали на рассвете. Сидели, тесно прижавшись друг к другу на заднем сиденье, погрузившись каждая в свои мысли. Вдруг я услышала всхлипы справа от меня. Джамиля тихо плакала. Я порылась в сумке, вытащила носовой платок и встревоженно наклонилась к ней: «Что с тобой?» Она стыдливо спрятала лицо под платком. Я настаивала: «Джамиля, почему же ты плачешь?» Я подождала, пока она успокоится, чтобы снова задать ей вопросы. Она объяснилась на своем английском, прерывистом от эмоций. Однажды, пять лет назад, она уже ездила по этой дороге. В то время ей было лишь двенадцать. Ее отец был прогрессивным муллой, который до прихода талибов работал на Президента Демократической Республики Афганистан Мухаммеда Наджибуллу. В 1996 году, сразу после взятия Кабула, талибы поймали и замучили мужчину, которого афганцы с долей страха называли «доктор Наджиб». Потом они повесили его на фонаре на оживленном перекрестке, оставив труп — кусок окровавленного мяса — качаться на веревке всю неделю.

Однажды утром вскоре после этого случая талибы пришли к отцу Джамили. Можно было подумать, что они вышибут дверь, так они шумели. Отец был в ванной на втором этаже, мать, перепуганная, пошла открывать. Джамиля пряталась за ее юбками. Бородачи в черных тюрбанах грубо оттолкнули их. У них были «Калашниковы». Им нужен был отец: «Скажи своему мужу, чтобы он пришел. Или мы убьем вас». Они были словно псы, готовые наброситься на свою жертву. Мать побежала к ванной комнате и прошептала через дверь: «Уходи через заднюю дверь». Джамиля цеплялась за нее, держась за кончик шали. Мужчины почти нагнали их. Мать сказала: «Моего мужа нет, он уехал в Пакистан». Никто не поверил в это. Они схватили ее, потащили по полу, ногами и стволами оружия били по голове, по округлившемуся животу: женщина носила близнецов, которые вот-вот должны были появиться на свет. Они били и били ее, не останавливаясь, с яростной пеной у рта. Девочка кричала. Она видела, как ее мать упала на лестнице, и слышала, как мужчины угрожали ей напоследок: «Скажи своему мужу, чтобы он возвращался. Иначе мы придем, чтобы отнять твой дом и убить вас». Ночью отец вернулся за женой и шестью маленькими дочерьми. Они уехали на машине, ничего не взяв с собой, по той самой улице Джелалабада, по которой мы сейчас двигались. Какой-то бородач остановил их, потому что отец не носил ни тюрбана, ни длинной бороды. Сидя сзади под покрывалом, прижавшись к сестрам, Джамиля видела железный прут, который мужчина вертел в руках так, как если бы не решался ударить. Ей казалось, что она уменьшается с каждым заданным отцу вопросом. Мулла указал на скрючившуюся жену, сидящую рядом с ним. Ей нужна была медицинская помощь. Бородач отпустил их. Утром они добрались до Пакистана, где мать родила одного мертвого ребенка, а другого вполне здоровенького. Сама она много дней находилась между жизнью и смертью.

Я испытала бесконечную боль. Перестанет ли когда-нибудь страдать этот народ? Как они все умудрялись выживать в этой бесчеловечной обстановке да еще держаться так достойно и сохранить способность смеяться по любому поводу? Как и Джамиля, они стерли свои воспоминания, чтобы начать жить. Я прижала ее к себе, чтобы отогреть. Я хотела бы утешить ее словами сочувствия, нежными как мед. Но вместо этого неожиданно для себя сказала: «Джамиля, ты сильная, как мужчина. Никогда не подумаешь, что ты — беззащитная женщина».

Во времена своего расцвета (до советского вторжения) Джелалабад привлекал богатых кабульцев, которые приезжали сюда, спасаясь от зимних ледяных ветров. Уже в пригороде цветущие магнолии окаймляли широкие асфальтовые аллеи, зигзагом ехали рикши, звоня в свои колокольчики, белые дома скрывались под сенью бугенвиллий. Ветер приносил аромат кипарисов и сладкий запах сахарного тростника, который выращивали на близлежащих полях. Эта идиллическая картина была искажена постоянными набегами в советскую эпоху, гражданской войной и талибским режимом. Джелалабад, в который мы въехали тем декабрьским утром, был городом, в котором кипела жизнь, но мало зданий сохранилось в прежнем состоянии.

Прежде чем покинуть Кабул, я попросила помощи у Бабрака, главы совета по делам племен. Он был совершенно очарователен в своем кокетливо уложенном тюрбане а-ля Мазар-е-Шариф. Он великолепно говорил по-французски, поскольку учился в Сорбонне. И поэтому он был рад помочь француженке. Но я не должна была обольщаться. Он дал мне понять, что в восточных зонах, на пуштунских землях, где я хотела снимать, у населения остро развито чувство независимости. К тому же все зависит от рекомендаций, полученных из Кабула, и настроения местной администрации. В нашем случае речь шла о главе регионального комитета по делам племен Шахзаде Моманд-Хане. Он представлял одновременно и правительство, и племена, которые населяли провинцию.