Во имя Мати, Дочи и Святой души

А как же ей повторять, если не любовно?!

– Глубоко воплотилась… В мир, значит, пойдешь, Доча, грешниц к истине приводить. Живая Доча войдет в Грешноград, в Вавилон нераскаянный! Хорошо. Такая самых тупых невров проймет.

Сладчайший Голос вступил снова:

«Чтоб очистить мир от скверны, Мати Боже будем верны!»

И через губы Её слова сами полетели на волю:

– Чтоб очистить мир от скверны, Мати Боже будем верны!

Деловой чудесный Голос отозвался через весь Божественный эфир:

«Любящая рука Мати Божи не принесет страдания Дочи. Страдать Доча послана в Грешноград, в современный Вавилон нераскаянный!»

12

И с утра она оставалась Дочей Божей, хотя и вспомнила, что живет под именем Клавы, точнее – сестры Калерии. Счастливое сознание, что она обнимает всех близких и дальних, не покидало ее.

На утренней радости, которая показалась короткой и небрежной – не дольше часа, наверное, она сидела рядом с Мати Божей и слышала одновременно и пение сестер, и возгласы Мати, и чудесные Голоса, шептавшие: «Любим Дочу, любим очень».

Потом при трапезе она пожевала только сухого хлеба, попросив зато двойной стакан росы – и получила. Наказанные за что-то сестры и братики тут же стояли на коленях и вместо еды распевали: «Госпожа Божа, помилуй мя» – по тысяче раз всего лишь. Клава, став Дочей, постигала со своего высока, что и лучше, спасительнее умолять Божу вместо еды, и от Божи придет сила, которая заменит любую еду. Потому и непонятно, кто наказан: которые жуют или которые поют?

После трапезы подошла Соня и сказала весело:

– Ну что, Свами нас нести слово в Вавилон посылает. Солнце как раз! Просвежимся!

– Мати Божа посылает, – поправила Клава, понимая каждое обычное слова со своего высока.

– Ну и пошли! В городские плащалки только обернемся, не лето еще.

Соня отвела Клаву в кладовку, они сбросили свои домашние плащи и накинули прямо на тело плащи потолще на стеганной подкладке – но снаружи такие же серебряные. И такие же беспуговчатые, конечно.

Поправили перед зеркалом веночки на головках своих беленькой и черненькой. Соня волосы свои поверх плаща пустила – Клава только порадовалась за нее.

Кто же сможет не принять истину от двух весталок действенных, да и воплощенной недавно Дочи к тому же?!

Сама Свами открыла им ворота изнутри, напутствовала:

– Госпожа Божа помоги вам! Ловите души, верить готовые. И не возвращайтесь без улова.

– Радуюсь и повинуюсь, – хором.

Следом вышли и трое боровков. Ради улицы им выдали тоже плащи серебряные: чтобы невры не прознали, что мужчины в Сестричестве – презренный пол.

Они прошли между ближних домов и оказались на улице широкой и людной, но окраинной, на которой Клава никогда не бывала в прежней своей жизни.

Все встречные на них оглядывались, и это очень нравилось Клаве.

Вообще никогда ей не было так хорошо в городе. Она была со всеми, она любила всех, но оставалась отдельной. Она знала Божу, знала, что избранна и спасется – и вступала в город так, как вступила бы на чужую планету, населенную примитивными, но приветливыми приматами. Принять готовыми слово истинное о пришествии Мати, Дочи и Святой Души ради их, невров и неверок, спасения.

Вскоре они свернули на другую улицу и оказались около метро. Тут тянулись ларьки и толпился народ.

Выбрав место в разрыве между ларьками, они выстроились – Клава с Соней впереди, боровки сзади – и запели:

«Для спасения нас всех, чтобы смыть адамов грех, Мати Дочу родила в День Счастливого Числа».

И снова с начала.

Некоторые останавливались.

– Сектанты, – послышалось, – сумасшедшие.

Бабушка подошла, погрозила клюшкой:

– В церковь бы пошли, чем грешить тут! И куда матки ваши смотрят? Задрать бы подолы да надавать!

Соня достала откуда-то пачку листков и протягивала тем, кто приостанавливался.

Распевшись для начала, они замолчали, и Соня заговорила одна:

– Люди, покайтесь, пока не поздно. Поклонитесь единой и единственной Госпоже Боже, которая есть Мати, Дочи и Святая Душа! Которые придут к нам, те спасутся, остальные погибнут без покаяния и прощения, – голос ее звучал особенно, как не дано звенеть в суетной жизни. Словно струны в ней натянутые – гитары или арфы изогнутой. – Приходите на большое моление в воскресенье! Которые придут и поклонятся Госпоже Боже, те спасутся. Которые придут и поклонятся за детей и близких, спасут детей и близких. Приходите спастись сами, приходите спасти погрязших в темноте детей и близких.

Последний призыв попал в точку. Приблизилась изможденная женщина с двумя сумками, полными овощей.

– Спасибо, дочки. Такие молодые и такие светлые. А если моя уже с мужиками таскается в ваши годы, она тоже спасется?

– Помолись за нее Госпоже Боже, и дочка твоя спасется, – уверенно ответила Соня и сунула листок в сумку поверх помидоров, потому что руки у женщины были заняты.

– А если пьет мой?

– И он спасется ради твоей молитвы! Госпожа Божа – великая простительница.

Клава заговорила и сама наконец:

– Познаешь свет, познаешь радость! Отмоешь грязь, выбросишь гадость! Начнешь чистую жизнь без обмана и лжи! До сих пор ты не жила, а спала в грязи лежа! Без истины жить как волчице выть!