Если бы… Декан факультета, исходя из лучших побуждений, разместил первокурсника Качинского в небольшом общежитии вместе со студентами, в чем-то с ним схожими, – с особо одаренными юношами из нетипичных для Гарварда семей. Теоретически сходное происхождение должно было помочь им быстрее подружиться. На практике же в общежитии собрались в основном такие же плохо адаптирующиеся к окружающим молодые люди, испытывающие проблемы с социализацией. Оно превратилось, как выразился один историк, в «гетто для зануд». Нет, кое-какие друзья у Качинского в университете появились, он не был совершенно одинок. Однако Гарвард был не более снисходителен к бедности, чем во времена Джона Уайта Вебстера, в середине 1800-х годов. Внешний вид имел значение – и неловкие манеры Качинского, и его поношенная одежда делали его лузером.
С Генри Мюрреем Качинский познакомился на втором курсе. В это время Мюррей объявил в кампусе курс по психологии, чтобы набрать студентов для своего исследования методов жестокого допроса. Разумеется, говорил он иначе. В объявлениях, которые он развесил, исследование обтекаемо представлялось как «возможность внести вклад в решение некоторых психологических проблем». Качинский не записывался на курс, поэтому непонятно, как они встретились с Мюрреем. Возможно, Качинский заметил объявление, просто проходя мимо, и вызвался сам, а может, Мюррей слышал про юного зануду и пригласил его. Во всяком случае, предварительное обследование представило Законника как наиболее отчужденного юношу из всей группы, что, видимо, заставило Мюррея не медлить.
Поскольку Качинскому в тот момент исполнилось лишь семнадцать, он считался несовершеннолетним, и Мюррей вынужден был написать его родителям в Чикаго и получить от них разрешение на привлечение сына к исследованию. Прискорбно, но Ванда Качинская не сообразила, на что именно соглашается. Она лишь поняла, что у Тедди по-прежнему не появилось друзей, даже в Гарварде, и что любезный психолог, приславший это письмо, в состоянии помочь сыну разобраться со своими проблемами. И подписала его на участие.
Другие студенты сами давали согласие на участие, подписывая формы, которые были так же обманчивы, как и объявления. Сначала Мюррей просил их описать «личную философию жизни ‹…› важнейшие направляющие принципы, согласно которым вы живете или собираетесь жить». Затем он сообщил, что они станут участниками дружеских дебатов по поводу своих жизненных принципов с другим студентом, но не упомянул, что этим «студентом» на самом деле будет юрист, которого он проинструктировал вести себя агрессивно и грубо. Как сказал один из участников, «помню, меня просто шокировала жесткость нападок».
Обман участников исследования – уже нарушение этических принципов Нюрнбергского кодекса, но Мюррей на этом не остановился. Он также скрыл реальную цель эксперимента, и неудивительно: его целью было, по сути, сломить молодых людей. Если кодекс предписывает минимизировать страдания в ходе исследования, весь смысл действий Мюррея заключался в том, чтобы
В полном соответствии с данным ему прозвищем Законник оказался одним из самых обязательных участников. На протяжении трех лет он выдержал более 200 часов издевательств, в том числе и таких, как описано в выдуманной сцене в начале главы, когда юрист высмеивал его неопрятную густую бороду. Качинский позже называл этот эксперимент «худшим опытом» в своей жизни, но упорно приходил на занятия неделя за неделей. И у него был ряд причин. Первая – упрямство. «Мне хотелось доказать, что я могу выдержать, – однажды сказал он, – что меня не сломить». Один из историков отметил, что делал он это и потому, что Мюррей платил за участие – а парень из рабочей семьи нуждался в деньгах.
Вы можете полагать: то, что делал Мюррей с Качинским, не тянет на уровень пыток. В конце концов, он никогда и пальцем не коснулся юноши, не высказывал угроз в его адрес или в адрес его близких. Но то, что Качинский испытывал страдания из-за Мюррея, причем страдания тяжкие, несомненно. Свидетельство этому – и его поздние воспоминания, и реакция на эксперименты (например, учащенное сердцебиение). Более того, если экстраполировать ощущения жертв пыток на ощущения Качинского, то можно предположить, что его страдания были особенно тяжкими. Те, кто страдает по делу, надеются, что мучителей постигнет возмездие. Это называется феноменом Жанны д’Арк – их страдания благородны, и пытки только укрепляют их. Напротив, те, кто случайно подвергается насилию, или те, кто участвовал в каком-то деле не по своей воле и был пойман, обычно переносят страдания гораздо тяжелее и часто не имеют сил сопротивляться. Они ничего не могут рассказать, за ними не стоит никакого благородного деяния, которое действует как бальзам на раны. Пытки их ломают.