Во имя отца и сына

На следующий день Муса явился на завод за полчаса до начала работы, прошел в цех и увидел напротив своего рабочего места в рамочке отпечатанный на машинке крупным шрифтом текст предсмертного письма отца "Завещание сыну". Никто на Мусу не обращал внимания, никто ни о чем не спрашивал. И впервые за всю свою недолгую жизнь Муса почувствовал небывалый приступ стыда. Тогда он смело подошел к мастеру, весь открытый настежь, прозревший, быть может, на какой-то миг, с решимостью на все, и сказал не своим, вернее, необычным и для него, каким-то странным голосом:

- Простите меня за вчерашнее… В последний раз. Больше не повторится.

Мастер, который долго ломал голову над вопросом, как и с чего начать завтра разговор с Мусой, теперь, глядя на юношу, видного насквозь, понял, что говорить ни о чем не надо. Лишь негромко, как будто ничего особенного не случилось, ответил:

- Хорошо, верю.

Этот ответ так тронул с тревогой ожидавшего "разноса" Мусу, что ему вдруг захотелось во всех подробностях рассказать мастеру о позавчерашней встрече с художником Семеновым, о его заманчивом предложении бросить завод и перейти в "систему искусства". И о том, что он, Муса, решил никуда не уходить, не поддаваться соблазну и что позавчерашняя встреча в ресторанах была для него своего рода прощанием с прошлым. Но он не сказал ничего этого, потому что мастера позвали в партком.

Глебов считал своим долгом проинформировать членов парткома об инциденте в электричке, рассказал им все, как было, потому что утаивать ему было нечего, он чувствовал себя ни в чем не повинным и был убежден в своей правоте. И ему верили. Только, как и в милиции и в райкоме, у заводских товарищей возникал недоуменный вопрос о показании свидетелей. И лишь один-единственный Алексей Васильевич Посадов, лично знавший Озерова (когда-то снимался в его фильме "Дело было вечером"), пробурчал:

- Этому гангстеру я не очень доверяю. Он на все пойдет, если ему выгодно.

- Тогда объясните, какая для него выгода, когда он с Емельяном Прокоповичем даже не знаком? - сказал Варейкис, пытаясь нащупать хотя бы незаметную тропинку к истине.

- Одна шатия-братия! - махнул рукой Посадов и, не располагая никакими конкретными фактами, добавил: -У Емельяна Прокоповича слишком много недругов появилось. Один Маринин чего стоит. А вы думаете, у этого генеральского сынка (он имел в виду Диму Братишку) не было дружков-приятелей, которые и подстроили все, как положено? Из мести.

Слова Посадова навели на размышления и директора завода, заставили кое-что вспомнить.

- Кинорежиссер Озеров? - переспросил Глебова Борис Николаевич. Потом вопрос к Посадову: - Какие у него фильмы?

- "Дело было вечером" и еще какая-то мишура в том же духе, - поморщился Алексей Васильевич.

- Знаю такого, - вдруг оживившись, отрубил Борис Николаевич. - Знаю, что он дружит с Марининым, с Поповиным, с Гризулом. Встречал их в одной семейной компании. - Он не стал уточнять, когда это и где было: имелся в виду новогодний вечер на квартире у Николая Григорьевича.

- Ну тогда все ясно, - протянул Константин Сергеевич Лугов. - Оттуда и сыр-бор. И гадать нечего.

- А что я вам говорил? - торжествующе провозгласил Алексей Васильевич. - Вы что ж думали, идеологическая борьба - это область теории, журналистских споров, эстрадных стишков и абстрактных картинок? Не-е-т, дорогие мои. Эта штука куда серьезней, чем какой-нибудь пограничный инцидент.

- Что говорить, Алексей Васильевич, - вставил Лугов. - Зараза есть зараза. Возьми простую моль: не будешь бороться - все съест! Или тот же шашель. В первую мировую войну, сказывают, не только ящики из-под снарядов и патронов проедал, а и самые гильзы. Латунные гильзы насквозь до самого пороха протачивал. Вот тварь-то какая. Хуже всякого диверсанта-вредителя.

Среди рабочих завода прочно утвердилась версия, что против секретаря парткома была организована преднамеренная провокация, в которой участвовали - и это уже передавалось как достоверный факт - Маринин и Гризул, то есть люди, которых хорошо знали на заводе, хоть сейчас они и не работали на "Богатыре". Молва народная, она всегда бродит где-то совсем недалеко от истины, она может несколько искажать факты, упускать или присочинять несуществующие и несущественные детали, но не уходит от реальной действительности. Недаром же говорится: глас народа - глас божий.