Во имя отца и сына

Хотя долговые злыдни заедали семью Богацковых, но для того, чтобы оградить Петра от суда и замять его скандальное дело, пришлось Корнею Кононовичу порядком раскошелиться и срочно отвезти на базар и продать двух трехгодовалых упитанных бычков. Вырученные от продажи скота денежки он быстренько сунул в Екатеринодаре нужному судье, от которого зависела дальнейшая судьба Петра Корнеевича. Надо сказать, что вовремя спохватился Корней Кононович и на этот раз обхитрил старого Кривохижу, потому что опередил его с дачей взятки, которую он первым преподнес судье втихаря. Хотя и с большим трудом, но ему всё- таки удалось утрясти и уладить судебные Петровы дела относительно претензий Семёна Кривохижи.

Корней Кононович, возвратившись из Екатеринодара, после того, как там ему благополучно удалось утрясти судебные Петровы дела относительно допущенного ущерба Семёну Кривохижи. Сидя за домашним столом он вдруг он вылупил на неугомонного и шкодливого сына свои колючие глазищи и отложил свою деревянную ложку в сторону.

– Не было с тобой, Петро, печали, так, видно, черти накачали! Ты, вот, Петро, постоянно так куролесишь в станице, што я уже не один раз берусь за свою седую голову и не успеваю расхлёбывать твои очередные чудачества, – сказал он и в растерянности развёл руками, потом добавил, – Я уже и не знаю, што с тобою делать. Приходится, хучь бери мине и забигай, на усе четыре стороны с твоих глаз долой.

– Потерпи, отец, ишо трохи. Вот скоро женим Петра, тады он и образумится, – поторопилась заступиться за сына Ефросинья Платоновна и скорбно пожала губы.

Корней Кононович, замордованный очередными проказами неугомонного сына, строго посмотрел на неё и, в отчаянии обращаясь к сыну, удручённым голосом сказал:

– Ты, у мине, Петро, как чиряк, который образовалси на одном моём неподходящем месте. А мине етот чиряк и выдавить больно и оставлять опасно потому, как можно получить заражению крови и загудеть на тот свет. Просю тибе, сынок, не доводи мине, ради бога, до греха. Ты жа знаишь, што у мине рука чижолая, ежели приложуся, то мало тибе не покажитца.

Не успела Ефросинья Платоновна разлить по кружкам узвар, как взвинченный и не сдержанный Корней Кононович в поисках виновника за плохое воспитание сына, сверкнул недобрыми глазами и накинулся на неё:

– Ето ты во всём виновата, усю жизню сюсюкаешься с Петром, а я должон теперича отдуваться.

Ефросинья Платоновна решила остудить его пыл.

– А то кто ж виноват в данном случае. Конечно же, невестка …, как у нас у станице казаки говорять. Зато тольки ты один у нас такой безгрешный ангелочек. А тады куды ты смотрел, кады Петро подрастал на твоих глазах?

Эта взрывоопасная ругань, как началась, так и закончилась ни чем, кроме семейного расстройства.

Тем временем разгоряченный и настырный Степан Андреевич Кривохижа, как затравленный волк, начал мыкаться по судам. Даже к Екатеринодарскому судье добрался этот строптивый казак, чтобы засудить зловредного и ненавистного Петра Богацкова. Но секретарь Екатеринодарского суда его вежливо выпроводил за дверь и посоветовал разбираться со своей жалобой в суде по месту жительства. Только тут Степан Андреевич понял, что Екатеринодарский и его местный судья – это одного поля ягодки, что ворон ворону в данном случае глаз не выклюет. Против местного судьи, как он небеспочвенно подозревал, своевременно подкупленного Корнеем Кононовичем, побоялся попереть. Решил, что это все равно, что против ветра п?сать: все брызги на тебя же и полетят. Когда порочный круг замкнулся, Степан Андреевич, как говорится, на то место и сел, с которого только что встал.

Глава 6

Через некоторое время, когда улеглись у Петра Корнеевича зуд и блажь насчет соблазнительного щегольства, и дело с судом отец благополучно уладил, втемяшилось Петру Корнеевичу в голову и так приспичило, что заегозил молодой нетерпеливый казак: женюсь, заявил он родителям, и все тут. Такая спешка подпирала Петра Корнеевича потому, что он предчувствовал и боялся, что уведет Семен Кривохижа у него из-под носа Ольгу Паршикову. Такой уж был Петр Корнеевич, что ему вынь да положь. Хоть яловая корова, а ему все равно бери и телись, и никаких гвоздей. Отец и мать на дыбы встали и воспротивились.

Корней Кононович не успел очухаться от разорительных судебных тяжб со Степаном Андреевичем Кривохижей, поэтому вылупил на бестолкового и настырного сына набрякшие, как после похмелья, глаза и, обращаясь к жене, тоненько присвистнул: