Во имя Победы

В первое время мы жили в Балахне, в доме по улице Карла Либкнехта, на квартире у Нагорова, нашего макарьевского товарища. Но добираться отсюда на работу было далековато — почти шесть километров. С трудом удалось найти жилье поближе, в Кубанцево, которое находилось посредине между Балахной и деревней Курза — нынешним Правдинском, поселком целлюлозно-бумажного гиганта.

Изба, в которой мы вместе с несколькими товарищами квартировали, стояла на берегу Волги. В ней было тесно, поэтому летом и осенью я обитал на сеновале. Так приятно было после трудового дня вдохнуть полной грудью сладкий запах душистого разнотравья, ощутить его упругую, пружинящую постель. Утром рано-рано в маленькое слуховое окошечко заглядывали первые лучи солнца, тишину заполнял многоголосый птичий гомон. Спрыгнешь с сеновала, растолкаешь ребят и на Волгу. Пока добежишь до нее — росой ноги выстудит, вымоет. На бегу разденешься — и в воду. Дух переведешь — и пошел мерять реку саженками. Выходишь из воды и чувствуешь, будто Волга влила в тебя такую силу и бодрость, что можно горы свернуть…

Как молодые коммунисты, Борис и я активно участвовали в жизни партийной организации. Коммунистов на стройке, где работало почти четыре с половиной тысячи человек, было не так уж много — чуть больше ста. Состав строителей был довольно разношерстный, на две трети — сезонные рабочие. И настроения среди них были разные, тем более что трудностей с жильем, питанием, да и производственных неурядиц хватало. На этих трудностях старались сыграть враги.

Поэтому отстаивать линию партии, разъяснять ее людям, пресекать попытки исказить, опорочить партийные решения, разобщить рабочих, подорвать дисциплину — все это приходилось делать каждодневно. Сама обстановка требовала предельной собранности, бдительности, ясной определенности позиции в различных производственных и даже житейских ситуациях, не позволяла ни на секунду забывать о том, что ты коммунист. Шла классовая борьба, и партия рассчитывала в ней на нас, как на своих бойцов.

Молодому читателю о том, что такое классовая борьба, известно в основном из учебников и художественной литературы. В нашем обществе этот термин уже длительное время относится исключительно к внешнеполитической области. Но мой и моих сверстников выход в самостоятельную жизнь совпал с обострением классовой борьбы как на международной арене, так и внутри страны.

В 1927 году, когда я начал работать на стройке, международное положение СССР осложнилось в связи с разрывом английским правительством дипломатических и торговые отношений с СССР. Газеты каждый день приносили сообщения о попытках империалистов сорвать или затормозить экономическое развитие Советского Союза. Отказы в кредитах, линия на экономическую изоляцию, угрозы новой вооруженной интервенции сочетались с антисоветскими провокациями. Помню, какое негодование у нас вызвали налеты на советские представительства и учреждения в Пекине, Лондоне, убийство в Варшаве полпреда нашей страны Войкова.

Империалисты всячески поддерживали и инспирировали подрывную деятельность остатков белогвардейцев и других контрреволюционных элементов внутри Советской страны. Гнев и возмущение вызвало преступление английских диверсантов, которые в 1927 году бросили бомбы в партийный клуб в Ленинграде, ранив около 30 человек. Острие всех вражеских провокаций направлялось на то, чтобы любой ценой помешать индустриализации СССР. Наши классовые враги понимали, что именно индустриализация ускорит построение социализма, укрепит независимость СССР и усилит его обороноспособность.

Обострение классовой борьбы на международной арене и внутри страны отразилось и внутри партии. В первые годы индустриализации главной опасностью в партии стали троцкисты и зиновьевцы, объединившиеся на антиленинской платформе. По призыву Центрального Комитета все партийные организации, все сознательные рабочие включились в активную борьбу против «новой оппозиции». К тому времени, когда мы с Борисом Никитиным влились в парторганизацию строительства целлюлозно-бумажной фабрики, эта борьба уже подходила к завершению. Однако и нам пришлось участвовать в ней.

Хорошо помню дискуссионные собрания в пашей партийной организации. Они проходили горячо, страстно. Товарищи из партийного архива Горьковского обкома КПСС переслали мне в числе других документов того периода копию протокола одного из таких собраний, состоявшегося в октябре 1927 года. С волнением прочитал этот документ — свидетельство политической зрелости коммунистов стройки. Приведу лишь небольшую выдержку из постановления нашего собрания: «Коллектив ВКП (б) строительства ЦБФ, резко осуждая непрекращающуюся раскольническую линию изолгавшихся и разложившихся лидеров оппозиции, настаивает на решительных мероприятиях по отношению к оппозиции со стороны ЦК и предстоящего XV съезда партии вплоть до исключения из рядов партии, если будет продолжаться дальнейшая деятельность, ведущая к расколу единства ВКП (б)»[2].