Во имя твое

– Нет! – живо воскликнул лесник. – Ты не можешь меня убить. Я обязательно должен дожить до хороших времен и разбогатеть. Иначе, кто закажет заупокойную мессу о тех пятерых, которые были до тебя?

Рено расширенными глазами глядел на человека, сидящего на полу, а тот говорил, с каким-то особым сладострастием вспоминая подробности:

– Первый-то год я неплохо прожил, охотился, с браконьеров поборы брал, да и деньжонки кое-какие оставались. А на второй меня скрутило. Барахло продал, проелся весь и начал помирать. Тут он мне и подвернулся. Я за дровами отправился, утро было раннее, снег уже сошел, и по всему лесу капает. Я его издали углядел, он у самой дороги лозняк резал. По одежде вроде не мужик, а подмастерье или купчик из небогатых, голод-то всех прижал. Я его за ворот и хапнул – попался мол! Теперь на виселице покачаешься! И ничего-то у меня в мыслях такого не было, куском хлеба откупился бы, а он, дурак, на меня с ножом кинулся. Забыл, видно, что у меня топор в руках. Я его как жамкну! Все лицо разрубил, словно по пустому месту топор прошел, и ногу еще надвое развалил, вдоль по ляжке. Он и упал. Еще не умер, подергивается тихонько, а я на ногу его смотрю, как там мясо кровью сочится, словно парная говядина. Поначалу я убежал, но потом вернулся. Он все также лежит, только лицо лисицей объедено. Я его засолил и ел всю весну. Второго я не убивал. Это был скупщик. Он привез хлеб и начал его продавать, только очень дорого. Мужики взбунтовались, караван разбили, а самого повесили посреди деревни. Я его ночью с виселицы украл. Мясо у него черное от крови было, но вкусное, очень жирное. Так я их всех одного за другим и съел. Последнего я связал сонного, потом разбудил и сказал, чтобы он помолился. Он сначала не хотел и все звал на помощь. Только я сказал, что все равно зарежу его, он тогда смирился и умер просветленным., потому что сначала помолился. За этого человека меня совесть не мучает, но я все равно обещал заказать заупокойную мессу о нем…

Рено выронил нож, бросился в сени и начал остервенело дергать дверь. Он больше не мог слушать, как людоед печется о душах пожираемых.

– Эй, прохожий! – звал из дома лесник. – Сначала развяжи меня! Ты слышишь? Я же не могу сам освободиться! Дева Мария обещала мне, что я исправлюсь, не смей идти против ее воли!

Рено вышиб дверь и побежал по дорожке.

– Развяжи-и-и!.. – несся из дома вой.

Рено бежал, пока с маху не ударился о какое-то дерево и не упал оглушенный. Холод привел его в себя. Рено сел, обеими руками сжимая разламывающуюся от боли голову.

«Странно, – подумал он, – как много мне приходится бегать. И все, от кого я бежал, говорили о воле божьей. Хотя ведьма на то и ведьма, чтобы искажать его волю, да и лесник тоже не человек, а сам дьявол в обличье богомольца. Но как же монах?» – Нет! – громко сказал Рено. – Это не священник, это переодетый еретик, паральпот, ессей! То враги бога, они хотят остановить меня!

Ночь наконец закончилась, солнце появилось над ближними холмами, и бесцветно серевший лес ожил и заиграл всеми оттенками красного и желтого. Ярко алел боярышник, оранжевые кисти рябины светились среди засохших скрючившихся листьев, осины трепетали багровыми кронами, лишь где-то на самом низу еще сохраняющими зеленый цвет. Ольха выделялась черными пятнами, а все остальное казалось единым желтым телом, выкупанном в тумане и искрящемся от росы.

Утро, пришедшее в мир божий, смыло с души страхи и сомнения. Рено шел, раздвигая кусты, осыпавшие его светлыми каплями, и на душе становилось чисто как от звуков органа.

Он поднялся на холм, круто обрывавшийся с противоположной стороны, и остановился. Внизу плавными изгибами лежала серебристая лента реки, большая деревня расположилась на одном из ее берегов, домики улыбались небу красными крышами, каменная церковь стояла среди них словно мать, окруженная многочисленными детьми. Рено перекрестился, глядя на ее острую башенку.

А те хотели уверить его, что бог жесток! Не бог, а они жестоки! Небо никогда не пошлет наказания без достойной его вины!

– Бум-м!.. – удар колокола, тоже смягченный и очищенный утренним воздухом, прервал мысли Рено. Из церкви вышла странная процессия: белые фигуры в остроконечных балахонах, маски с огромными, различимыми даже из такой дали, носами. В руках кресты и большие крючья. Процессия медленно двигалась, останавливаясь возле домов. В некоторые дома белые фигуры входили.

Рено в ужасе попятился.

– Чума! – пробормотал он.

* * *