Во имя жизни

Однажды ночью он поднялся с циновки, где лежал рядом с женой, и вышел из дому. Он спустился во двор и стоял в лунном свете, усталый и раздраженный. Он хотел получить ответ на мучившие его последнее время вопросы, хотел понять что-то самое главное...

Почему жизнь не похожа на то, что видится в юношеских мечтах? Совсем не похожа — разве это справедливо? И почему человека покидает любовь?..

Додонг не находил ответа. Может, на этот вопрос вообще нет ответа... Может быть, именно в юности человеку свойственно мечтать о несбыточном, прекрасном как сон...

Додонг вернулся в дом недовольный собой. Он хотел стать чуточку мудрее. И даже в этом ему было отказано.

Однажды Блас — ему уже исполнилось восемнадцать — возвратился домой радостный и возбужденный. Додонг слышал его шаги — он стал плохо спать по ночам. Он слышал, как сын разделся в темноте, стараясь не шуметь, и лег. Но не засыпал, а долго ворочался на своей циновке. Додонг негромко окликнул его.

— Ты почему не спишь, Блас? Спи, спи, давай. Уже поздно!

Сын приподнялся на локте и что-то невнятно проговорил тихим дрожащим голосом.

Но Додонг уже не слышал, он вернулся к своим мыслям.

— Татай... — снова слабо произнес Блас.

Додонг зашевелился и спросил, в чем дело.

— Я собираюсь жениться. На Тона. Она согласилась сегодня. Татай, ты что скажешь?

Додонг лежал молча.

— Я люблю Тона и хочу...

Додонг поднялся с циновки и велел Бласу идти за ним. Они спустились во двор, где было тихо и безветренно. Луна светила холодным серебряным светом.

— Значит, ты задумал жениться на Тона?.. — сказал Додонг. Он не хотел, чтобы Блас сейчас женился. Сын еще очень молод, и жизнь, которая начнется вслед за женитьбой, будет трудной, совсем не такой, какой она ему видится сейчас...

— Да.

— Это обязательно?

— Я женюсь на Тона! — Жестко, с обидой проговорил Блас.

Додонг молчал, больно задетый тоном, каким были произнесены последние слова.

— Ты почему-нибудь против, татай? — резко спросил Блас.

— Н-нет, сын... «Видит бог, я желаю ему добра. Просто ему еще рано жениться... Рано. Надо подождать».

Но он был беспомощен. Он не мог ничего поделать.

Сейчас должна победить Молодость. Сейчас должна победить Любовь. А после... после победит Жизнь...

Так же, как много лет назад победили Молодость и Любовь, когда они были на его стороне, а потом... победила Жизнь...

Додонг задумчиво смотрел на освещенное лунным светом лицо своего юного сына...

Ему было очень грустно. И очень жалко Бласа.

ИЗГОРОДЬ

Им бы стоять врозь, этим двум домишкам. Им бы отгородиться высокой сплошной стеной, а не смотреть друг на друга холодно, в упор — смотреть, не говоря ни слова, хотя бы грубого, злого слова. Два разных мира, две противостоящие планеты, расположенные так близко, что отталкивание взаимно подавляется, а подавление усиливает напряженность. Разделяет их ярд опаленной солнцем земли; сквозь ее ломкую корочку пробились кое-где сорняки — зримое доказательство того, что жизнь еще теплится в ее груди.

Дома стоят у дороги, соседствуя лишь друг с другом, словно две неверные тени, готовые поглотить одна другую. Очень странные старые домишки. Листья нипы5 на их кровле и стенах побурели от времени, и дома выглядят мрачными и затхлыми. Один домишко — тот, что повыше, с крышей в виде пирамиды, пытается смотреть на соседа высокомерно, сверху вниз, но старания его напрасны. Низенький, покосившийся от непогоды, укрепленный снаружи порыжелыми бамбуковыми подпорками, не уступает ему в спеси. Их ненависть остра, как углы их окон, а в сущности, окна домишек преисполнены такого же одиночества и отчаяния, как души их обитателей.

Домишки не боятся дороги, не прячутся за изгородями от проезжих и дорожной пыли. Они боятся лишь друг друга. По узкой выжженной полоске земли между ними проходит бамбуковая изгородь — высотой в дом, означающая; то, что справа, принадлежит одному дому, а то, что слева, — другому, и только ему.

Прежде здесь не было ни бамбуковой изгороди, ни сорняков. На их месте были две грядки овощей, принадлежавшие обитателям каждого из домишек, и земля тогда не молила о влаге — она была рыхлой и плодородной. Но что-то случилось, появилась изгородь, и овощи, росшие на грядках, становились все бледнее и бледнее, потом и вовсе пожухли. Обитатели домишек не поливали грядки: ведь вода проникает и на соседнюю и напоит чужую горчицу и чужую капусту. Мало-помалу все растения погибли, и заброшенная земля по обе стороны изгороди растрескалась.