Во льдах (СИ)

Тогда и ставит перед выбором старого приятеля: либо сам покаешься, либо стреляемся! Каяться Мартынов не собирается. Казнокрадство — то, на чем держится государство. Воровство на войне есть смысл самой войны, иначе зачем и затеваться.

Подельники Мартынова настаивают — убей Лермонтова, и дело с концом. Но на всякий случай подстраховываются. Прячут убийцу у места дуэли.

Ни Лермонтов, ни Мартынов не смогли выстрелить друг в друга. И тогда точку поставил убийца.

А власти, что власти… Они поспешили замять происшествие. Полностью это не удалось, Лермонтов был знаменитостью, пришлось на скорую руку выдумывать дуэль из-за… сами не поймут, из-за чего. Поругались, и давай стреляться! Такие у них горячие головы! Но по закону всех участников дуэли должно было ждать суровое наказание: разжалование в солдаты и лишение всех прав состояния — то есть ни дворянства тебе, ни имений, ничего. А то и Сибирь! Ан нет, секундантов вообще простили, а Мартынову назначили церковное покаяние. Между нами — тоже не сахар: жить при Лавре, постоянно присутствовать на службах, молиться, бить земные поклоны, или что там назначат. Но не Сибирь. И дворянства не лишили. И всё унаследованное и благоприобретённое при нём. А с деньгами и в Лавре жить хорошо. Он же не был заключенным — мог свободно гулять по Киеву, заводить знакомства, и всё остальное. Он завел, женился, да и уехал в свое имение.

Но кто конкретно вместе с Мартыновым занимался махинациями?

— Кто? — сказал учитель литературы.

— Пока не знаю. Есть предположения, но их нужно проверить. Поработать в архивах Ленинграда, съездить в Тарханы… Но пенсия у меня маленькая. Друзья, вы мне поможете? Кому сколько посильно?

Гусар снял кивер, и, держа его перед собой, стал обходить слушателей.

Подавали вяло. Точнее, совсем никак. Отворачивались, просто отходили, или не видели в упор.

Он дошёл и до нас с генералом.

— Друзья! Динамовцы! Моя тётка была динамовкой, чемпионкой Ленинграда! Кто сколько может!

— Фердыщенко! Тебе не стыдно! Я тебя с семьдесят пятого здесь наблюдаю, всё собираешь и собираешь на Тарханы, и никак не соберёшь!

Гусар не смутился:

— Как собрать, если народ прижимист? Я, конечно, понимаю, денег у всех мало, но ведь я ж и не прошу много. По рублю, по полтинничку, уже бы и хорошо. Мне ведь ещё и жить нужно как-то, а на пенсию разве прожить? Тридцать четыре рублика в месяц, вот!

— За что тебе пенсию платить, ты ж вон какой мерин, на тебе пахать можно! — выкрикнул механизатор.

— Государство знает за что, — и гусар собирался было отойти, но я дал ему трёшку:

— За представление!

— Премного благодарен! Побольше бы таких любителей художественного слова, тогда тайна Пятигорской трагедии давно бы разрешилась! Открою вам еще одно направление, — гусар оглянулся, — мистическое.

Прежние слушатели были уже далеко, шагах в сорока, но гусар понизил голос:

— Лермонтов считал, что он неуязвим для пуль, что Кавказ его любит, Кавказ его бережёт. Что сама Шат-гора ему покровительствует. А Мартынов был — гусар еще раз оглянулся — язычником, и поклонялся Эльбрусу, как божеству. И они на спор решили проверить, кого гора ценит больше. И оба настолько были уверены, что целились всерьёз, не убить, так ранить. Гора послала грозу прекратить спор, но безумцы не остановились. И оба промахнулись.

— А как же…

— А убийца не промахнулся. Мистика отдельно, казнокрадство отдельно, — и гусар, надев кивер, пошел к дорожке, поджидать новую партию слушателей.

— Это Петр Фердыщенко, — сказал генерал. — Охмуряет народ. Рассказывает завиральные истории. Здесь, в Пятигорске, Железноводске, Ессентуках. Ну, и клянчит деньги, на дальнейшие исследования. Зря вы ему дали деньги — напьётся.

— Три рубля — минимальная заработная плата за день, её, я полагаю, он честно заработал. Трудящийся достоин пропитания, а уж чем он питается, его дело.

— Но ведь врёт же. Когда он в Железноводске — то и дуэль в Железноводске, когда в Ессентуках — то и дуэль в Ессентуках. А ведь известно достоверно, что стрелялись они в Пятигорске.

— Авторская вольность. Дюма и не такое себе позволял, и ничего, до сих пор книги нарасхват, поди, купи. А в главном гусар прав — тёмное то дело.

— Тут ещё мистику приплёл.

— Вы же сами, Дмитрий Николаевич, говорили, что легенды ходят о Горе. Вот наш гусар и хочет соединить Лермонтова и мистику. Кстати, не похож он на инвалида, совсем не похож.