Во мгновение ока (СИ)

— Лукас оказался труслив: когда он узнал, что я бегу с Хадижей, то отказался от меня. Не захотел помочь нам, испугавшись за свою репутацию. В ту ночь у меня словно спала с глаз пелена, и до чего же это было больно! Двадцать лет любить мечту, которой никогда не существовало на самом деле…

— Он так и сказал, что не будет помогать? — удивилась Таис.

— Лукас никогда не говорит такие вещи напрямую, — отрицательно помотала головой Жади. — Он начинает искать оправдания, дает пустые обещания, придумывает сотню причин, почему не может сделать то или это прямо сейчас. Я знаю, что ему тяжело — он остался парализованным после покушения Саида, но ведь я не просила многого! Я просила лишь убежища для нас с дочерью!

— Парализованным? — в ужасе переспросила Таис, побледнев.

— О чем беседуете? — бодро спросил Эрик, заскочивший в лавку.

— Да так, ни о чем, обсуждаем последние новости, — улыбнулась ему жена, ответив на поцелуй.

— Впечатляет! — воскликнул он, оглядевшись в магазинчике. — Кто это так постарался? Жади, неужели ты?

— Вы оба преувеличиваете, — со скромной улыбкой возразила Жади. — Это просто красивые цветы, они сами по себе отлично украшают любое место.

— Такими темпами ты скоро переберешься в дизайнерский салон в Белен и забудешь о нас, — добродушно заметил Эрик и обратился к жене: — Таис, милая, нам нужно кое-что обсудить, идем со мной.

Таис, уходя, пожала плечами, как бы извиняясь перед Жади, на что та ответила ей легким кивком. Оставшись в лавке одна, марокканка весело и беззаботно, как птичка, напевала мелодию, которую много раз слышала в исполнении служанок на кухне в доме дяди Али. Она закончила составление букета и хотела немного прибраться за прилавком, как вдруг ее заставил вздрогнуть от неожиданности хрипловатый мужской голос:

— Очаровательно! — воскликнул притаившийся в дверях деревенский ловелас по фамилии Диас. — Позвольте искренне восхититься вашим пением, сеньора!

Ловеласа в нем выдавало все — вальяжная поза, взгляд с поволокой, нагловато-сахарный тон. Красавцем его назвать было нельзя, но тот уверенный вид, с каким держался Диас, не позволял допустить даже сомнения в его неотразимости.

— Добрый день, сеньор, — ответила ему Жади, сделав равнодушно-деловое выражение лица. — Вы хотели что-то купить?

— Да, любезная сеньора, — наигранно встрепенулся Диас, — мне бы килограммов пять муки и два литра молока.

Жади невозмутимо взвалила мешок с мукой на весы и с каменным лицом принялась стучать деревянными счетами.

Испанец, внимательно наблюдавший за ней, завел разговор издалека:

— Знаете, сеньора, так радостно увидеть новое лицо в этой глуши! Вы не представляете, что значит из года в год каждое утро здороваться с одними и теми же людьми. Жизнь в деревне так сера и уныла!

— С вас шесть реалов.

— Прошу, — Диас галантно протянул деньги продавщице. — Я слышал, сеньора, что вы прибыли с юга — вот где жизнь кипит ключом! Я давно задумываюсь над тем, чтобы покинуть Пара и перебраться в южный штат…

— Что-нибудь еще? — Жади бросила на него выразительный взгляд, означавший, что неформальная беседа нежелательна и, более того, в принципе невозможна.

— Что ж, — слегка откашлялся в усы Диас. — Пожалуй, остальное у меня есть. Позвольте мне отблагодарить вас услугой за услугу. Если вам когда-нибудь понадобится плотник, только позовите — Фабио Диас лучше всех в округе умеет обращаться с деревом!

— Я приму к сведению. Всего хорошего, сеньор Диас, — натянуто улыбнулась Жади.

Диас вышел из магазинчика ничуть не расстроенный. Он мечтательно вздохнул и расплылся в довольной улыбке:

— Королева! Клянусь Девой Назаретской, прирожденная королева! Какое достоинство, какая грация! Просто к ней не подберешься, но так даже лучше — тем желаннее победа. Ну, Диас, настало время для главного сражения в твоей жизни!

***

— Мам, мы правда пойдем к пирсу вместе с остальными? — недовольно спросила Хадижа, глядя, как мать прихорашивается перед зеркалом в комнате.

— Да, моя принцесса, зачем нам сидеть дома, когда все веселятся и празднуют? — с улыбкой ответила Жади и подошла к дочери.

— Но это не наш праздник, — покачала головой девочка. — Представляешь, как рассердился бы дядя Абдул, если бы узнал?

— Хадижа, это знак благодарности за гостеприимство. Эти люди помогли нам, дали нам кров и еду, почему мы не можем разделить с ними их радость?

— Мама, это не наш мир, — опечалилась Хадижа. — Я иногда так скучаю по Марокко, по родным, по… папе. Эти люди, наши соседи, очень хорошие, но они нам чужие.

— Хадижа… — Жади присела на корточки и смахнула с детской щеки набежавшую слезинку. — Фес когда-то тоже был для меня чужим миром. Я была старше тебя всего на семь лет, когда мне пришлось покинуть Бразилию, где я выросла. Район, где каждая улочка была родной. Дом, который дышал воспоминаниями о маме, которую я потеряла совсем рано. Марокко показалось мне каким-то странным и страшным краем, где меня никто не знал, и где никого не знала я.

— Но ведь с тобой были дядя Али, Зорайде, тетя Латифа… — возразила Хадижа.