Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

На улице образовался живой коридор из возбужденных, счастливых людей, танки и броневики, засыпанные цветами, медленно ползли по этому коридору. А вот криков не помню. Вернее, не помню, что кричали люди, хотя кричать, разумеется, должны были. Но была ли уже и эта победа победой «великого товарища Сталина»?.. Пожалуй, еще нет. Иначе где-нибудь этот факт промелькнул бы. А может, Сталину лично не нужна была такая победа?.. В отличие от народа, он-то знал ее настоящую цену.

Мы всей семьей стояли возле дома. Никуда не уходили. Значит, точно было известно, что победители пройдут и по нашей улице. Но едва появился первый танк, как старший брат исчез в толпе. Пожалуй, именно с его исчезновением и связаны мои воспоминания, ибо дальнейшее было ужасно…

Брат вернулся домой к вечеру и буквально полыхал от переполнявшего его счастья. Оказывается, ему невероятно повезло: удалось проехать на танке до самых Нарвских ворот! Кто-то из танкистов подхватил его (таких счастливчиков вообще-то было немало) и посадил на танк. Мне было до слез завидно, верить даже не хотелось, что такое может быть, но я ведь своими глазами видел, как другие мальчишки ехали на танках. Так что и не поверить не было причин.

Брат рассказывал о своем везении и косился на мать. Боялся, что ему влетит. И влетело бы, мать частенько била нас, но, видимо, на этот раз она поняла, что нельзя омрачать такую детскую радость. Тем более не часто мы имели возможность радоваться. Она молча простила брата.

Назавтра в школе он рассказал, как прокатился на танке. И все бы ничего, но среди его одноклассников, похоже, никому больше не повезло, и ему не поверили. А кто-то назвал брата сыном «буржуйского шпиона». Была драка, в которой брату хорошенько досталось, но в школу вызвали почему-то только нашу мать, и брата исключили.

Мать била его долго, жестоко била (не помню уже чем), а утром, уходя на работу, привязала бельевой веревкой к спинке кровати и повесила ему на грудь листок с надписью: «Я БАНДИТ». Меня и младшего брата она отвела в детский сад — в очаг, а старший так весь день и стоял, привязанный крепко к кровати.

Вечером мать отвязала его. Он, ни слова не сказав, сходил в уборную и лег спать, закрывшись с головой. Не знаю, плакал ли брат, а вот мать сидела, уронив голову на стол, и рыдала в голос. Мы с младшим братом, напуганные почти до смерти, еле-еле успокоили ее, а старший брат даже не шелохнулся, даже голову не высунул из-под одеяла.

Что же произошло в школе на самом деле? Что такого страшного могли сказать матери?.. Она была умная женщина и должна была понять, что брат защищал не себя, но честь отца и ее честь. В невиновность отца мать верила всегда. Дальняя наша родственница, навещавшая иногда мать в больнице перед смертью, рассказывала мне, что она очень больно переживала именно., этот случай и говорила, едва ли не накануне смерти: «Валерий так и не простил меня…»

Валерием звали старшего брата.

Как-то в разговоре с ним я вспомнил этот эпизод из далекого детства и спросил, правда ли, что он не простил мать, а он, нахмурившись, ответил, что ничего подобного не помнит.

А с того дня он замкнулся, что называется, «ушел в себя». Каждое слово из него нужно было выдирать. Случалось, он неделями ни с кем не разговаривал, что доводило мать до истерик. А он все равно молчал, молчал несмотря ни на что.

Исключили его из пятого класса, и в школу он так больше и не ходил. Возможно, сразу его и не приняли в другую школу: тогда ведь не было «всеобщего». Зиму с сорокового на сорок первый год он сидел дома — взаперти, потому что мать боялась за него, а там началась война. Как я теперь понимаю, брат был талантлив (у него несколько изобретений), но так и прожил с незаконченными пятью классами. Он пытался продолжить образование в вечерней школе, однако рано женился и ему было не до учебы.

В сорок седьмом мы вместе окончили ремесленное училище. Его направили в Вологду. Потом он строил Череповецкий металлургический завод, работал машинистом на железной дороге, сильно пил и умер в пятьдесят шесть лет, едва выйдя на пенсию. Последние годы, будучи уже совсем больным, брат работал слесарем, вот здесь-то и проявился его изобретательский талант. По-моему, очень одарен и его сын — художник. Но… Не знаю, где он и что с ним.

Мать умерла в сорок девятом. Брат не приехал навестить ее в больнице, хотя знал, что она умирает, и не был даже на похоронах. Лишь спустя много лет, когда и ему оставалось недолго жить, он сходил на могилу матери. Молча постоял и так же молча ушел.

Родина, что же ты сделала с нами?!

Мать лежит на Колпинском кладбище. Брат — в Кадуе. Это между Бабаевом и Череповцом. Где покоится отец — не имею понятия.

Пусть всем им земля будет пухом…

XIV

КОГДА началась война, Андрей жил в Колпине, там он проводил каникулы. Что такое настоящая война, ребята не понимали, а «финская» прошла как бы стороной, запомнилась только светомаскировка, но это было даже интересно.

Мгновенно родилась веселая песенка, которую мальчишки распевали себе в удовольствие: